Сибирские огни, 1974, №11
ный службой, формулярами, казенными веригами, оказался свободнее и развязаннее в полете. Мы писали друг другу, писали неистово; отец дер жал слово: счастливый моим отъездом, он избавил нашу переписку от домашней цензуры. Мы жаждали подвига, испытаний и получили их с избытком: прош ли не месяцы, а годы. Когда я окончил классы Академии с малой сереб ряной медалью, Наде было уже не двадцать два, а двадцать шесть лет, возраст, в представлении маменек выгодных варшавских жени хов (и не только варшавских !), предосудительный. Так ревнивый полко вой и вторую ногу неосторожно подставил своему ж е капкану; с годами его отцовский .взгляд невольно обращался к Петербургу, к недостойному жениху. Л Перемену я почувствовал, когда получил вдруг приглашение к Алек сею Федоровичу Львову — не на домашний концерт, которыми славился его дом, а в дневной полумрак и тишину комнат, на осторожное ознаком ление с норовистым донским тарпаном, покусившимся на княжеские ко нюшни. Князь-музыкант сразу смекнул, что ни роскошь его ковров, ни мерцающие в полутьме исторические полотна, ни позолота рам не дела ют на меня нужного впечатления, и перевел разговор на предметы науч ные: я в Академии избрал специальностью фортификацию, крепостное строительство, князь в молодости окончил институт инженеров путей со общения. Он увлекся беседой, а узнав, что я еще не чужд и скрипке, за ставил меня играть на старинном инструменте, которому от роду больше двухсот лет: вот она перед вами, в том ж е футляре, а мастерил ее зна менитый итальянец Гаспаро да Сало. Князь похвалил меня; забыв, что сам женат и отец семейства, он заговорил о том, что если музыканту на до делать выбор между музами и земной любовью, предпочтение следу ет отдать музам. Я не спорил со стариком и, кажется , оставил его в убеждении, что фамильное дело подвинулось хорошо. Нынешний мой Петербург был для меня не прежний,^когда я просто душным донским казачком вступил в классы артиллерийского училища. Не обо мне разговор,— поумнело время, подвинулось вперед, хотя и при свинцовой тяжести, да и мне горько промыло глаза карпатской кровью. Твердят об espirit de c o r p s 1 воспитанников Академии,— это чи стейший вздор; мы были разобщены, разбиты на кланы, и если од ни грезили эполетами и орденами, то для других святыней была свобода и смельчаки, бесстрашно ей служившие. Вольные стихи, запретные коме дии, свежие номера «Современника», — вот чем мы жили в те времена. Я свел знакомство с известным в Петербурге издателем Колбасиным, через него добывал новые книги. Академия позади, я секунд-майор, меня отличили, определив в гвар дию, в свиту цесаревича Александра,— новые мои эполеты могли удов летворить тщеславию отца Нади. Путь мой снова лежит в Польшу, уже мы с Надей считаем дни и версты, но генералы ошиблись, говоря о дол гом мире: спасенные Гатчиной от республиканской пагубы, французы в англичане воспользовались первым ж е предлогом, чтобы свинцом отом стить своему благодетелю. Австрия не бросила перчатки, но и она не ос талась в стороне; чувствительные европейцы дружно поднялись на за щиту ненавистной им Оттоманской порты. Началась война в Крыму и— новая, на три долгих года, наша разлука. А ранней весной 1856 года я снова в Варшав е, в должности началь ника штаба гвардейского корпуса: подо мною пятьдесят тысяч штыков, надо мною воля цесаревича Александра, еще не коронован ного императора всея Руси. И я теперь полковник, сравнялся чином ‘ будущим тестем, д аж е превзошел его: он зауряд-полковник я гвардеи 1 Корпоративный дух (фр.)
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2