Сибирские огни, 1974, №11

смотрел с просьбой, словно сам готов был служить, предаться чужой во­ ле. 1емнота подходит, затмение.— Он пальцами раздвинул веко, об­ нажив глазное яблоко и слизистую красноту, а вместе с тем, открыв и горький смысл своего предсказания.— Хочется довершить, закончить, и времени надобно немного: год, полтора, а отпустится ли? Ничего не го­ ворите! предупредил он порыв Владимирова. Подхватив прислоненную к стене палку, он заходил по комнате: от стола к кожаному дорожному сундучку и обратно к столу, и к кровати, и к шкафу, слепо торкаясь о створки. И говорил тихо, быстро, торопясь: — Это все сохранить надо, передать людям. Трудно ска зать — кому, если бы мог ответить — туда бы и полетел. Передать тем, кто вперед выйдет, это, пожалуй,-точно; кто впе­ ред выйдет, не в деньгах вперед, не в машинах, а в справедливости. Жи ­ вые закрывают гла за мертвым, но, случается, и мертвые открывают гла­ за живым. А это писали двое, двое, и всю жизнь, и что по-французски-— то немо, не ожило, и английского вышло немного. Смотрите! —- Турчин поднял наконец легкую крышку сундучка — поверх бумаг, которыми он был набит, л еж а л а старая, обгоревшая с угла тетрадь.— Я спас ее из ог­ ня, из камина в Радоме, а многое сгорело, письма, повести,— Он прижал тетрадь к груди, жал ел ее из-за увечья, запо здало страшился ее незащи­ щенности. -^Я переложил эту повесть по-русски, тайком, на полузабытый свои русский, и, поверите, плакал, переписывая. Повести больше сорока лет, а все живо, не состарилось: мысли живут дольше нас. Старик склонился у кровати, переложил скрипку, нашарил что-то под тюфяком. Возьмите! Турчин вытащил из-под тюфяка домашнюю, сшитую тетрадь, рука с ам а знала место, пальцы выбирали нужное — и протя­ нул ее гостю, опасаясь и внезапного своего поступка, и возможного оскор­ бительного отказа. Он прижал палец к губам, косился на дверь, делал знак помолчать, не послышатся ли опять под дверью шаги? — Хорошо бы вам оригинал, но сами видели,— обгорел, верхние строки я по памяти переводил: столько раз читано! Не может ее имя затеряться навеки- ис­ тория жестока, но не до такой ж е степени. Должна быть и логика, иначе — зачем? Зачем вылеплен человек из горсти земли, из праха, и так воз­ величен умом?! — Как быстро менялся он, как легко впадал в исступле­ ние, в гневливое и гордое отчаяние. Простите, Иван Васильевич...— Владимиров д ержал руку на от­ лете, будто еще не принял тетрадь, а взял, чтоб не упала,— О ком вы? Старик взъерошенно, враждебно уставился на гостя, и уже рукой повел, чтобы отнять тетрадь. Это длилось долю секунды, широкое б ез­ защитное в своей открытости, лицо сразу смягчилось виноватой улыбкой. — Прочтите, голубчик, и все определится: и мера, и честь, и смысл, бы не смотрите, что рука дрожит, почерк у меня хороший. Нет! Н е т !—' опередил он Владимирова.— И титула не смотрите, все потом, в уедине­ нии, так, чтоб начать и до самого конца, не дыша, слезы не смахнув! Не забирая тетради из рук Владимирова, он сложил ее вдоль, узким прямоугольником, и сж а л , стиснул, безмолвно уговариваясь, чтобы так он ее держал. Провел ладонью по лбу, будто окончил трудную работу и счастлив ею. Пустыня заброшенности, ж аж д а дружбы стояла за этой ра­ достью. Если в юности его лицо не знало маски с о к р ы т и я , не вы­ работало^ нервного и мускульного аппарата притворства, то какой му­ чительной и яростной должна была быть в ся его жизнь! С такой обна­ женностью можно жить тирану на троне или приговоренному в десятке саженей от плахи. Серое пространство з а окном штриховал дождь, натиск ветра стал громче и жестче, приплывший издалека голос церковного колокола при­ носил не покой, а тревогу. Старик приметил темную, под зонтиком фигу- 5*