Сибирские огни, 1974, №11

в а принадлежал гостю, комнате, бумагам, но с лица его не сразу ушло выражение нежного и взволнованного ожидания. — Вы писем ждете? — спросил Владимиров. — Это время прошло. Дагерротип на стене старый, быть может, еще из России. Нет уже и жены, остались только бумаги и сумасшедшее упорство навя зать чело­ вечеству, которое задыхае тся от книг, еще и какие-то новые, а вернее, старые, доморощенные, зачем-то переведенные с французского на русский. — Последние письма ко мне были три месяца назад от военного ми­ нистерства и конгресса.— Он кивнул на стол, объясняя, что и письма где- то здесь, среди хаоса бумаг.— Они извещали меня об о тка зе в пенсии. — Какая несправедливость! — вежливо возмутился Владимиров. Турчин небрежно отмахнулся и уставился на дрожащие, сведенные болью от резкого движения пальцы: — В чем вы увидели несправедливость? Старого солдата оставили без денег, не пощадили седин? А что, как это высшая государственная мудрость?! Ату его! Ату! Прежде мы на него газетных борзых спускали, а ныне — зачем? Он и сам в нору уполз, и пальцы ему свело, теперь рука и меча не возьмет, и легкого смычка не удержит...— Старик был весь в нетерпеливом движении, в воловьем поматывании головой, одутловатые кулаки сердито ударяли по подлокотникам.— Извольте, я вам представ­ лю этакого распорядителя судеб человеческих. «Как ?! Р а з д а в а т ь деньги, которые в поте лица добывает наш добрый народ? Швырять их бродя­ гам, хулителям республики! Назначать деньги тем, кто и в лучшие време­ на их не имел! За какие еще заслуги, милостивые государи? З а что им доллары? Что подзуживали, стравливали , крови ж аж д а л и и проливали ее? Зачем печься о разорителях, о чужой, пришлой крови!» Я, Николай Михайлович, горд этим отказом, да, горд и утешен, хотя горек мой хлеб и уже последний,— с к а з а л он глухо.— В отказе я нахожу и признание; зн а ­ чит, я жив, и жива злоба ко мне тех, кому должно ее испытывать в мире, где живой шакал лучше мертвого льва. Они злобятся , они помнят, и с этой их памятью — я жив, я в седле. Я еще не весь, не весь,— зашептал он во ­ спаленно, с хрипотцой одержимости,— еще меня достанет довершить, до ­ писать, и никому не предотвратить этого...— Он готов был вскочить, под­ винуть полукресло к бумагам , приняться за дело тут же, при госте. Старик поднялся, прилила кровь — от шеи к лицу, к вискам , св етлы ­ ми протуберанцами затрепетали седины вокруг покрасневшей головы. Владимиров опасался беды, удара, он вскочил со стула и, подхватив Тур- чина под руку, усадил на кровать. — И так всю жи знь !— поразился Владимиров.— Зачем вы избрали себе эту казнь?! Турчин не сразу поднял низко опущенную голову, вылепленную и с затылка так, как это удается природе однажды на миллионы голов. З а дверью послышались шаркающие, замедлившиеся шаги и, вскинув голо­ ву, старик усмехнулся: — Я выбрал справедливость, вернее ск а за т ь , я искал ее целую жизнь. Искал в республике, среди океана деспотических монархий,— Как будто только что не было взрыва , кровью налитого лица, слабости, он го ­ ворил почти ровно.— В мире много ложных кумиров: например, кровь. Кровь! Благословение и проклятие! Служение личностям или спекуля ­ тивным учениям, не исключая и христианства. В с е это удобные дороги к взаимному истреблению людей.— Внезапная мысль подняла старика с кровати, он положил руку на плечо Владимирова, и тот близко услышал его затрудненное дыхание.— Я не ослышался, вы задержитесь в Чикаго? Ах, как нужен мне верный русский человек! — Он з а гл яды вал в серые глаза гостя, чуть потеплевшие за хрустально-строгими стеклами пенсне,