Сибирские огни, 1974, №11
горькую, унизительную нужду мужика, для которой и слов не подбе решь, и вместе с тем и тысячи верст новых стальных дорог? — А вы к нам как: на отцовский манер? Б е з гроша в кармане, все своим горбом? Владимиров-отец, учитель из России, в 1872 году сошел на пристани в Нью-Йорке с несколькими долларами в кармане, и прожил в Соединен ных Штатах четыре года, исколесив страну от океана к океану, от мекси канской границы до Канады, не гнушался любой работой и грошовой оп латой, почитая и ее удачей в годы захватившего страну финансового кризиса. — Т ак и решили поначалу, да отец не выдержал характера. Посы лал меня повторить свой урок и потерял покой: что я тут, да как? Обе с печил меня всего.— Он приподнял руки, как у портного на примерке.— Уже и в Чикаго пришли деньги. — А вы бы их обратно! — У старика загорелись гл а з а .— Вот стари ку бы урок! Верно, вы один у него? — Один. И характера не хва та ет ,— признался Владимиров, и почув ствовал себя свободнее и проще, и подумал, что у них, у Владимировых, в целом мире нет близкой родни, и он вырос, сложился без родни, как будто так и должно жить, и это отпечаталось на нем холодностью, стои ческим спокойствием д аж е и при виде чужого несчастья,— уже студентом он придумал гордиться этим спокойствием, приписывал его медицине, сознательному приготовлению себя к поприщу врача .— Человек слаб, особенно против заботы ; так удобно быть обеспеченным. Отцу никто не мог помочь, он сирота, вот и барахтался... — Жил! — задумчиво возразил старик.— Михаил — жил! Его подняло с расплющенной подушечки; грузно навалясь животом на стол, он прянул к окну. В молчании стало слышно сверлящее постуки вание положенных на стол часов, натиск ветра, ровный, угрюмый, во все окно, нажим, когда ветер не ищет лазейки, а хочет отодвинуть все жилье — и стены, и двери, и окна, и кровлю над одиночеством стариков. Старик проворно выбрался из-за стола и приник к окну. На заду обвисли плисо вые штаны, заправленные в теплые боты, со спины было лучше видно, как коротка его шея, однако в приземистой и грубоватой фигуре скво зи ла не только былая сила, но и жадный интерес к этой минуте, такая уст ремленность к наружной жизни, перед которой и сухое, крепкое под вет ром окно, и кирпичная стена, и та вторая, тюремная с виду, ограда не имели ни силы, ни действительности. Что его вяже т с заоконной жизнью? Он один, верно, и жены уже нет в живых, иначе, зачем ему быть здесь в пансионе? На стенах только один старинный, выгоревший от времени д а герротип: поясной портрет молодой женщины,— черная амазонка стяну ла грудь, над высоким воротником с бархатным бантом-бабочкой неж ный, в одно касание, овал лица, чувственный, остерегающий насмешкой рот, и светлые, настойчивые, сумасшедшие гл а за ; они смеются и над со бой, и над тем, кто стоит у фотографической камеры. Владимиров ск а зал , что не ищет физического труда, современная специализация не о ставляет времени на х и м е р ы ; он еще успеет з а р а ботать себе на пропитание, на квартиру и на книги; он предполагает по жить в Чикаго, практиковать в госпитале, он получит содержание и тогда сделает ж е с т , вернет отцу деньги... Он хладнокровно проверял старика: если тот слышит его, то непременно откликнется на такие слова, как «хи мера» и «жест». Старик молчал, приковавшись взглядом к одинокой фигуре, з ам а я чившей у пересечения двух дорог: теперь ее заметил и близорукий В л а димиров. В молчании они дождались , когда путник приблизится — и ста рик первым узнал почтальона в казенной фуражке, в накидке, со спря танной под ней сумкой. Турчин освобожденно повернулся от окна, он сно- s. Сибирские огни № 11.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2