Сибирские огни, 1974, №11
рука, домашняя, синего бархата куртка и под ней белая, стянутая шар фом рубаха. — Я Владимиров, Николай Михайлович, а батюшка мой по Ам е рике ездил, своими руками кормился. И снова движение пухлой, нездоровой руки, повелительный жест, немой приказ сесть, помолчать, дать ему самому вспомнить, отбежать в глубину лет. Владимиров снял пальто, положил на заваленный бумагами стол сверток от госпожи Фергус и присел на стул. — Владимиров! Миша! — прошептал Турчин, примеряя к гортани, к языку и слуху полузабытое имя. С п р о си л :'— Жив ? — И, не д ожи д а ясь ответа, воскликнул: — Жив! Ему и лет немного и здоровья он был бурлацкого, отчего бы не жить. Люди на войне умирают прежде вре мени, а Михаил, сколько помню, на турецкую из Штатов не поспел. — Отец успел на войну,— с к а з а л Владимиров.— Америка побу дила его к деятельности: вернувшись, он женился, книгу об Америке выпустил, а потом ранение, ампутировали левую ступню,— Военное увечье отца,— обмороженная на Б алк ан а х нога,— сколько помнил се бя Владимиров, именовалось ранением, и здесь, перед генералом, он не хотел отступать от семейной традиции. — По мобилизации или волонтером? — Старик смотрел пытливо, будто дело шло о сегодняшнем.— З а братьев-славян главу положить! — По доброй воле,— сухо ответил Владимиров. — Я турецкую знаю по га зетам , в ту пору у меня своя война в е лась, не до того было,— Но мозг уже, видимо, обозрел и ту, отдельную от его жизни, турецкую кампанию и диктовал свои оценки,— Многое тогда было дурно. Бездарно и дурно, прикрыто кровью. Е е у царей в с е гда в избытке — народ велик. Третья Плевна была вовсе не нужна, преступно не нужна. А балканский переход делает честь русскому сол дату. Уж не знаю, хорошо ли было румынам под турком, а сербам и болгарам без них, верно, лучше. Говорите, Михаил книгу выпустил? — Д а . «Русский среди американцев». Турчин надвинулся на него, приблизил оголенную до темени голо ву, засеянную стариковскими веснушками, смотрел сердито. — Многие пишут,— ск а зал он отчужденно.— Кто-то из обольсти телей человечества неосторожно ск а зал , что у лжи короткие ноги,— вздор; у клевет быстрый, увертливый шаг, и печатные станки, и локо мотивы, а скоро, и крылья будут.— Он говорил азартно, багрянец вы ступил и на шеки, и под белый волос, еще отбеляя его, говорил, не принимая в расчет Владимирова, который мог обидеться за отца.— Для чего только не находится типографского свинца и краски и у сл уж ливых издателей! А вот,— он показал на бумаги, которыми завален стол,— бесценные творения ума и таланта, и сорок лет не сдвинули де ла: сорок лет! Впору отчаяться, проклясть и руку, которая осмелилась все это записать. Сжечь! Сжечь! — Он повернулся к столу с такой ре шимостью действовать, что Владимирову почудилось безумие, одер жимость, и все стало на свои места: пришибленные люди под шк валь ным ветром, чугунная лестница, кухонный смрад, немота коридора, где за пронумерованными дверями притаились старики.— Вы думаете на столе все? Нет! — Он в три быстрых шага пересек комнату, постучал палкой по кожаному сундуку — из тех старинных, неизносимых изде лий, которые прочностью и долгой службой спорили с ж е л е з ом ,— и, спохватившись, будто извиняясь, наклонился и тронул ладонью дор ож ный сундучок.— И тут полно! Повести, расска зы — они могли бы с о ставить славную страницу российской литературы, но писано по-фран- Дузски, да... больше по-французски... Сижу, вот, занят своим, но изред ка, для отдохновения, перевожу на русский. Многого уже не знаю,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2