Сибирские огни, 1974, №11

высказаться такж е о генезисе жестокости властителей: об этом напоминает сцена в лагере Шамиля, который «помиловал» сы ­ на изменника (Х аджи -М урата), приказав выколоть юноше глаза, но сохранить жизнь. Д а, писателю надо знать много больше фактов, деталей, чем те, которые впослед­ ствии найдут отражение в тексте романа,— признает К. Федин. Л . Леонов, правда, пе­ реносит страдную пору по изучению фак­ тов к тому периоду, когда герой уже сложился в сознании автора, но считает, что тогда «необходимо изучить все окрест­ ности этого образа. И тут уж нет та­ кой мелочи, которая « е была бы значитель­ ной». Поскольку разговор пошел об изучении писателем «натуры», может быть, уместно напомнить лозунг, провозглашенный В се­ володом Ивановым в тридцатых годах и не потерявший актуальности поныне: нам нужна литература беспощадной наблюда­ тельности! (т. е. правды). Ю. Оклянский подхваты вает спор о том, к а к писателю изучать жизнь. «Я жизнь не изучала — я жила»,— отвечает на этот вопрос М арга­ рита Алигер стихотворной строчкой. И она не одинока (Вознесенский и другие). Наш автор справедливо противопоставляет это­ му взгляду точку зрения литовского поэта Марцинкявичуса: «Есть две жизни: жизнь вокруг меня и жизнь во мне. Н и о д н у и з н и х н е л ь з я п о з н а т ь о т д е л ь ­ но». В озр аж ает Оклянский и против д ав­ нишних советов Ш олохова и Овечкина, чтобы писатели не сосредоточивались - в столицах, а жили в той среде, которую «описывают». Но ведь еще Чехов писал мо­ лодому Горькому (1898 г.): «...мне каж ет­ ся, что Вам , пока Вы еще молоды, следо­ вало бы покинуть Нижний и года два-три пожить, так сказать потереться около ли­ тературы и литературных людей; это не для того, чтобы у нашего петуха поучиться и еще более навостриться, а чтобы оконча­ тельно, с головой влезть в литературу и полюбить ее». Но попутно возникает еще и вопрос об организации писательских наблюдений — поездках по стране, творческих команди­ ровках и т. п. Конечно, как и автор «Р ож ­ дения книги», я высказываю сь за предо­ ставление писателям широких возможно­ стей в этом отношении. Но сожалею , что, подробно обсуждая эту сторону «собира­ ния материала», Ю. Оклянский не подчер­ кнул значения повторных длительных ко­ мандировок литератора в район, на произ­ водство, где развиваются события романа или очерка, наконец, поближе к среде, из которой взяты герои его будущего произ­ ведения; и не провел демаркационной ли­ нии между творческими командировками, которые можно уподобить художническим «выездам на этюды», и массовыми, обстав­ ляемыми не без помпы поездками, которые писатели, между собой, называют «банкет­ ными». Подобные парады, быть может, оставят след в памяти населения (извест­ ные писатели прочтут стихи, поделятся своими размышлениями), но ж дать от них полезного для литературы д е л а — не приходится. И тут вряд ли уместна ана­ логия с началом 30-х годов, когда М. Горь­ кий всячески стимулировал поездки писа­ телей по стране, а позже призывал их к участию в коллективной работе над исто­ риями заводов. Действительно, эти поездки принесли заметные плоды: романы «Соть» Л . Леонова, «Гидроцентраль» М. Шагинян, «Время, вперед!» В. К атаева, «День вто­ рой» И. Эренбурга, или, например, «Люди Сталинградского тракторного», а также се­ рии путевых очерков, открывших стране не только далекие районы, но и приблизивших к ним личность автора-путешественника. Аналогии с тем периодом неправомерны потому, что перед А. М. Горьким в то вре­ мя стояла задача любым путем столкнуть писателей, воспитанных в старых традици­ ях, с «взбаламученным морем» жизни. С тех пор и писатели стали другими, и лите­ ратура иная, и стал в ней преобладать интерес к метаморфозам, личности, конеч­ но, ни в малой степени не самодельным, а рассматриваемым в свете меняющихся социальных обстоятельств. Я выделяю эту проблему потому, что автор «Рождения книги» уделяет немалое внимание организации писательского тру­ да. Ну, в таком случае не следовало ему обходить споры, которые длятся до наших дней, но восходят ко времени Лефа, к своеобразному бунту К. Паустовского про­ тив коллективного труда, который навя­ зы вала ему редакция «Истории заводов» (об этом рассказано в «Золотой розе»; плодом индивидуального творчества по истории Петровского завода явилась «Судьба Шарля Лонеевиля»). О «Ликах на заре» В. Пановой я когда- то писал. Лексика этой повести, в целом выдержанная в стиле старинных памятни­ ков русской литературы, но изобилующая вкраплениями многих современных слов, чуть не газетных штампов, так ж е как чуть ироническая авторская интонация,— как бы предуведомляет читателя, что он встре­ тится с произведением отнюдь не инфор­ мационно-историческим; повести решают собственную х у д о ж е с т в е н н у ю за ­ дачу. В них переплетаются исторические концы и начала, далекие века и сегодняш­ ний день. В силу этого, думалось мне, ав­ тору позволено не слишком уж строго от­ делять выверенные исторические факты от мифов. К примеру, князь Олег хоть и на­ пугал византийцев, откупившихся щедрой данью, но в 91! году Царьграда, т. е. ук­ репленного центра столицы Византии, не захватил, и, надо думать, щит, прибитый на воротах крепости,— тоже миф... Ссыла­ ясь среди других источников и на это мое мнение, Ю. Оклянский подвергает «Лики на заре» последовательному анализу и, ссылаясь на автобиографические записки В. Пановой, замечает: «Ольгу» и «Феодо­ сия» она написала, прибегая не столько к историческим сочинениям, •сколько к на­ коплениям своей памяти. Иначе говоря, образы исторических героев помогли соз