Сибирские огни, 1974, №11

— Кому? — Одной почтенной вдове, мистер Белл ,— загадочно сказал Напо­ леон.— У нее очень много детей. Д а ж е и ста тысяч долларов не хватит, чтобы каждому купить новые башмаки. — Значит, если я помру, ты позаботишься и о моей вдове? — Пе­ тушиный профиль Белла обманывал воинственностью, гравер был бес­ характерный малый. — Белые леди гнушаются неграми. — Ах ты, уродина! — рассмеялся Б елл .— Иногда проснусь среди ночи и думаю: встану утром, а Америки нет! — Он говорил из сеней, поглаживая небритый, острый подбородок,— Дома на месте, и Гудзон вспять не течет, и небо, как было, а Америки нет! Я бормочу, а меня никто не понимает: кругом ирландцы, немцы, поляки, негры, китайцы. Неужто человеку, какой он гордый ни есть, материнского языка мало? Он метил в меня, но я уклонился. — Лошадь исправно идет в упряжи,— продолжал Белл,— оглоб ­ лей не ломает. Вчерашний дикий буйвол и тот к своему стойлу привык­ нет, а человек все ловчит, носится по миру. — Ты зачем равняешь человека и тварь бессловесную! — обиделся Балашов. — Господь равняет нас; Иисус родился не в кружевах, в скотских яслях, на охапке сена. — Прощайте,— поклонился мне Б алашо в .— Вернется Надежда Сергеевна, низко кланяйтесь ей. Домой бы на святки, ах, как хорошо! В вывернутой овчине, в маске, постучать бы в соседские дома... Хорошо! — Превосходно, Балашов,— улыбнулся и я, вообразив святочный Новочеркасск.— Но человек не птица, а хоть и был бы птицей, Атлан- тйк не скоро перелетишь. В а с не ждать? У него была женщина, опустошавшая его, были кабаки и трактиры. — Лучше не ждите.— Он отступил в сумрак сеней, голос его был так печален, что я поднял голову от набора.— А вернусь жив-здоров — радуйтесь. Они ушли, и Наполеон запер дверь. — Когда вы с мистером Балашовым говорите на своем языке, ми­ стер Турчин, мне кажется , вы оба добрые священники... Я отправил его пока наверх, шаги Наполеона отдались скрипом на крутой лестнице и затихли в каморке. Я остался один, рядом с л ам ­ пой, слыша ее гудение, и когда, обманутый тишиной и шорохом свин­ цовых литер, в углу печатни запел сверчок, ощущение дома сделалось щемящим. Я и в холостую пору умел мигом обжить всякое попутное жилье: глинобитную мазанку на Дону, при летних военных играх, и рубленую карпатскую хату, и брошенный кем-то достаточный дом, и пропахшие лекарствами комнаты севастопольского подлекаря, со сте­ ной, пробитой французским, влепившимся в печь, ядром. Надя не оту­ чила меня от этого, напротив, где бы мы ни закрыли за собой дверь,— мы дома. Т ак случилось и в печатне Нижинского. Он промышлял объ­ явлениями и виньетками; исправные, частью и не бывшие в употребле­ нии шрифты, пылились в наборных кассах, доходы он имел мизерные, но и расходы свел до ничтожности, платя работникам не два доллара, а один, но случалось, и полдоллара за долгий день. Вверху печатни пять комнат: две на запоре, туда Нижинский поднимался только для того, чтобы завести громкие с боем часы, остальные занимали Б а л а ­ шов, Наполеон и мы с Надей. Отец Нади позвал бы меня к барьеру, увидев, какой жизни я обрек его дочь, господень музыкант предал бы меня анафеме с аналоя, а нам солнце светило в окошко щедрее, чем в