Сибирские огни, 1974, №10

ва за урожай»... А раз так — чего себе голову морочить? Пришел приказ свыше, я его передаю но инстанции, я здесь ни при чем...» Однаки представил на минуту, что будет твориться в клубе, когда он придет и объявит об отсрочке, — представил и весь сжался, как от зубной боли... «В том-то и дело, старик, — как бы трезвея, думал он, — в том-то и дело, что ты здесь не с солдатами, а со студентами. Ты и они — из идного института. В колхозе ты с ними — считанные дни, а в институ­ те будешь— годы. Ты придешь к ним на занятия, ты будешь говорить им с кафедры высокие слова... Какими глазами ты на них будешь гля­ деть, ты, который то и дело испытываешь их терпение? Ведь не кто-то там, а лично ты обещал им помощь комбайна и, по существу, обманул... Лично ты обещал отправить их домой, как только выкопают все поле, а вместо этого заставил перебрать и засыпать картошку. А завтра встанешь перед ними и объявишь еще об одной отсрочке. Да при этом умоешь руки — я, дескать, ни при чем, такая установка, я сам уже со­ брался домой, но вот такое головотяпство...». «Только захотят ли они разбираться — чья это установка и кто виноват в отсрочке? Какое им, в конце концов, дело? Для них ты — представитель той силы, которая их задерживает, и камни бросать они будут в тебя и только в тебя...». «И ответ на это у тебя один-единственный: как сам ты отбросил, отмел обиду и возмущение перед главным, перед сознанием того, что урожай не должен погибнуть, так и они, студенты, должны отбросить Есе свои обиды и свое возмущение...» , Словом, крути не крути, а остается одно — «жать на сознание». «Беда еще в том, — думал Смирнов, — что я плохо знаю ребят... Кого более или менее успел узнать, так это старост. Ну, еще Славу- комбайнера. А остальные, в сущности, так и остались для меня незна­ комой пестрой массой. А если учесть, что в этой массе есть некий баш­ ковитый, но крайне стервозный парень, «математик», то и вовсе тоскли­ во становится...» А тут еще их настроенность против ручного труда, возмущение — двадцатый век, научно-техническая революция, а мы как в пору нату­ рального хозяйства... И ничего он, Смирнов, в ответ на это сказать не может. Ничего. Одним словом, куда ни кинь, везде клин. И вся надежда на то, что ему удастся найти такие слова, которые бы подействовали... И так эти слова он должен произнести, чтобы по­ действовало... Однако, если и было дело, которое всегда было чуждо Смирнову, так это именно ораторствование. Оно ему было органически несвойст­ венно, не присуще его натуре, его складу характера. Да, он препода­ вал, да, ему приходилось читать лекции, и читал он их неплохо. Но от ораторствования в этих лекциях не было ничего, главная забота там бы­ ла — как можно более сжато, коротко и точно дать научную мысль, нагрузить каждое слово информацией, смыслом, а не эмоциями, не экспрессией... Медленно тянулся час за часом. Смирнов курил сигарету за сига­ ретой и, все еще продолжая дрожать от озноба, напрягал память, ста­ рался составить в уме завтрашнюю речь. Он должен завтра произнести со сцены самую, может быть, прочувствованную в жизни, самую горя­ чую и убедительную речь. Давайте, ребята, пойдем и исполним свой долг. Неужели мы будем с вами митинговать, сводить счеты друг с другом, а в это самое время поле будет заносить снегом? Неужели со­ весть позволит вам лежать на нарах и разыгрывать из себя обману­ тых, обиженных и несчастных, в то время как рядом, в какой-нибудь