Сибирские огни, 1974, №10

можем, не хотим, хватит, сколько можно, отправляйте домой, к дьяволу, к дьяволу! Но еще и была в нем надежда, что бригадир что-нибудь напутал, «слышал звон да не знает, где он», ему же, бригадиру, край как надо выкопать это последнее поле — вот он и выдает желаемое за действи­ тельное. Эта надежда теплым комочком ворочалась где-то внутри у Смирнова и грела его. Обогнув угол магазина, Смирнов увидел, что возле конторы стоят не один, как обычно, председательский газик, а целых три. Старательно очищая сапоги о едва видневшуюся из грязи скобу, очень долго и медленно очищая об эту скобу сапоги, Смирнов весь сосредоточивался, собирался, напружинивался, готовился. В кабинете были председатель, парторг и еще какие-то двое, судя по всему,— районное начальство. Они курили и переговаривались, когда вошел Смирнов. — А-а,— произнес председатель, увидев Смирнова.— Проходите, проходите, мы тут только что о вас говорили...— Он кивнул на своих со­ беседников, мол, вот с ними о вас говорили.— Ну как вы там, закон­ чили?.. — Через час, ну, два закончат,— ответил Смирнов.— Я к вам нас­ чет машин, расчета и прочего... — Так вот,— вздохнул председатель.— Мы только что из района. Получено распоряжение — задержать вас в связи...— Председатель кив­ нул на окно, за которым падал снег.— До десятого. — Не только вас, а вообще всех, по всему району,— авторитетно уточнил товарищ из района, и его спутник тоже закивал, мол, да, да,так и есть,— по всему району. — Я обещал вас отправить,— продолжал председатель, видимо, озадаченный молчанием Смирнова и его печальным видом,— но... такая вот установка. Ничего не поделаешь. А работа — та же. У нас еще одно поле картошки есть. Небольшое, правда. — Вы нас здорово выручите,— вступил в разговор парторг,— Сей­ час положение такое. Чтобы картошка не пошла под снег, нам надо лю­ дей с зерна снимать. Тогда,— он развел руками,— хлеб погибнет. А так... вам еще два — три дня, и на хлебе мы ставим точку. Понимаете? Смирнов ничего почти не понимал, ничего не видел и не слышал. «С ума вы все посходили»,— хотелось ему сказать. «Меня же ребята на части разорвут...» — мог бы он сказать. «Войдите вы в мое положение! В положение ребят войдите!» — хо­ тел он еще добавить. «Это же... Это же издевательство форменное!» — металось у него в опустевшей, похолодевшей голове. «Не пойдут они на ваше поле, не пойдут. И будут правы»,— мог бы он заверить всех присутствующих. «Хотел бы я знать, от кого исходит такая установка? Я сейчас же поеду в город, я пойду в обком!» — хотелось крикнуть ему. «Вы же ничего не знаете... Вы же не знаете ни про комбайн, ни про то, как мне пришлось почти на колени встать, чтобы только ребята по­ шли перебирать и засыпать эту картошку. Вы же ничего не знаете!..» Все эти мысли и чувства рванулись в нем сразу, одновременно, и об­ разовали нечто вроде тромба. И вместо того, чтобы возмущаться, спо­ рить, доказывать, протестовать, он сидел с остекленевшими, неподвижны­ ми глазами, сидел и молчал. И возможно еще потому молчал, что каким- то краешком сознания понимал — а какой толк? Какой толк в том, что он станет возмущаться, спорить, рассказывать о своих отношениях со студентами? Какой в этом толк? Раз есть «распо­ ряжение»...