Сибирские огни, 1974, №10

От мыслей о клопах и о том, что Ирка стала хмурой и отчужденной, у Смирнова аппетит совсем пропал; он крякнул, отложил вилку, пере­ оделся, сбросал в портфель бумаги, журналы, сунул туда же логарифми­ ческую линейку. Когда закрывал комнату на ключ, у соседей напротив громко заплакал ребенок... Скорее, скорее шагает Смирнов, торопится, идет по дворовому скве­ ру с начавшими желтеть кленами, идет худой и длинный, одно плечо вы­ ше другого, бороденка торчит, очки; идет, помахивая портфельчиком и слегка пружиня на своих длинных полусогнутых ногах. Идет мимо вели­ чественного, с высокими этажами, «профессорского» дома, в котором живут деканы, доктора, профессора, доценты и проректоры. Идет Смир­ нов, ссутулившись и не глядя ни на «профессорский» дом, ни на серый кор­ пус учебных мастерских, ни на громадное студенческое общежитие, ни на столовую. Ядреное прохладное утро, середина сентября, через две не­ дели возвратится с каникул третий курс, начнутся у Смирнова заня­ тия— не поработаешь тогда в лаборатории так, как сейчас: в тишине, никто тебе не мешает, не отрывает. А потому надо спешить, надо жать на все педали, рвать, давить. Тем более, что, судя по маленькой заметоч­ ке в журнале, этот шустрый японец Судзуки ковыряет совсем уже ря­ дом... (Смирнов ревниво следил за всеми, кто работал в его области над темами, близкими его, Смирновской, теме. А среди таковых были инже­ неры и ученые из наших НИИ, чех Отченашек, американцы. Но особен­ но тревожил Смирнова этот Судзуки... Прямо наступает на пятки, черт узкоглазый!..) , Бегом, бегом по ступенькам широкого крыльца под крышу портика с массивными рубцеватыми колоннами, скорей-скорей — мимо вахтера в вестибюле, затем — направо по коридору. Скрипит, скрипит под нога­ ми паркет из дощечек, уложенных елочкой; здравствуйте, здравствуйте, рассеянно отвечает с легким поклоном кому-то Смирнов. Вот он, и пово­ рот, вот она, узкая лестница вниз, в подвал; одна полутемная дверь, дру­ гая, и вот он, знакомый запах лаборатории, сложный запах, смешанный из запахов железа, теплого машинного масла, сырого бетона, затхлости и табака. Запах этот пропитал даже одежду, и где бы он, Смирнов, ни был, от него всегда пахло этой лабораторией. Пятый год большая и главная часть его жизни проходит вот здесь, в этой комнате без окон, с невысоким цементным потолком. Смирнов на секунду задержался на пороге — все ли на месте?.. Все было на месте. К серому бетонному полу навечно приросли станины ма­ шин, на которых металл можно испытать на разрыв, на кручение, на усталость, на твердость по Брюннелю и по Роквеллу. На верстаках, что стоят вдоль стен,— коробки электропечей, где стальные образцы можно закалить и отжечь; на столиках, под стеклянными колпаками, расставив чугунные лапы, сутулятся микроскопы; в стеклянных банках-эксикато­ рах, чтобы не окислялись, не ржавели, хранятся стальные образцы с зер ­ кально полированными торцами. На стенах — фотографии микрошли­ фов, похожие на лунные ландшафты, на изразцы мороза на стекле. Тут же рисунки кристаллических решеток в виде кубов и призм, тетраэдров и октаэдров с атомами в виде шаров. А под портретом великого метал­ ловеда Чернова — диаграмма железо-углерод, линии которой образуки рисунок, напоминающий по форме хвост кита. Охватив свое царство взглядом, Смирнов прошел в дальний угол, где уже шевелилось, гудело его, Смирнова, главное детище — малень­ кий, почти игрушечный поезд. Скоро год, как он бегает по овальной, на­ поминающей дорожку конькобежцев, линии. Вот он мчится по прямой, вот наклонно входит в вираж, вот снова прямая и снова, чтобы не вы­ швырнула центробежная сила,— наклон внутрь овала. Электровозик, платформы с грузом—- все как на самом деле: те же материалы колес и