Сибирские огни, 1974, №10

И обратите внимание, какие обычные в жизни — и необычные для прежнего Солн­ цева! — вещи, понятия возникают в этом стихотворении: Журчит река, горит звезда, летит светла вода с весла... В реке времен валун янтарный — моя наука и судьба — смолистый домик, медный, старый, моя сосновая изба. Вокруг избы черны леса. Ночами — волчьи в них глаза. Солнцев возвращается к первооснове бы­ тия («На вырубки уйду. Там тихо»). За­ чем? Вспомните: «С природой одною он жизнью дышал...... Вот почему на месте по­ священия стоит: «Памяти Е. А. Баратын­ ского». Только не надо думать, будто Солн­ цев действительно бежит от кипучей совре­ менности, в которую он окунулся с таким удовольствием и с таким желанием всплыть на ее поверхность,— в природу, в тишину и покой, ищет умиротворения и слияния с природой. Нет, конечно. Возвращение к из- начальности у него связано с самоанализом и— если хотите — тоже с общей тенденци­ ей поэзии, уже тогда обозначившейся. Оно не станет для Солнцева генеральной темой, как для целого ряда поэтов в конце шести­ десятых и начале семидесятых годов. Даже сама книга «Необщая тетрадь» (1968), в которой было опубликовано цити­ ровавшееся стихотворение, не стала в этом смысле поворотной. Она и многотемна, и не­ ровна, и заметна в «ей неустойчивость ли­ рического характера и проистекающая от этого поэтическая чересполосица. Недаром же книга вызвала два взаимоисключаю­ щие друг друга отзыва в литературной пе­ чати. А полярности в оценках обычно встречаются или у людей несхожих вкусов, но целиком полагающихся на вкус, или когда один из рецензентов в оценке книги опирается только на лучшие стихи, а дру­ гой— на худшие и по ним делает вывод. Вряд ли сейчас есть смысл возвращаться к этим рецензиям, но думается все же, что они не прошли бесследно для Солнцева. Это видно хотя бы по тому, как он состав­ ляет следующие книги: «Вечные леса» (1969), «Та осень» (1970), «Малиновая ру­ баха» (1972). В «Вечных лесах» лирический характер раскрывается не путем накопления отдель­ ных штрихов, частностей, его освещают острые эмоциональные вспышки. Они осве­ щают суть, сердцевину характера, его дина­ мическую силу. Остальное накладывается почти незаметно. Неожиданный лирический сюжет стихот­ ворения «И сон мне приснился...» делает заявку на самостоятельность и личную нравственную ответственность человека за свои поступки. Идея его — оставаться са­ мим собой, то есть довериться естественно­ му развитию природных задатков,— соот­ ветствует общей концепции утверждения личности, характерной для поэзии шестиде­ сятых годов. Эта же идея, но уже более открыто, пуб­ лицистически заостренно, развивается в стихотворении «Мы все находчивы потом...» Оно высмеивает размахивание кулаками после драки, «ночной сарказм», и призыва­ ет «быть все-таки таким, каким быть все- таки прекрасно», призывает не сдерживать естественные порывы негодования, любви и немедленного действия, если ты убежден в своей правоте. Это и есть «самим собою быть во всем», уважать в себе человека. Еще одно стихотворение— «Мы тоже шепчемся по свету...». Это принципиальное неприятие равнодушия даже в мелочах бы­ та, не говоря уже о большем, отрицание уклончивой формулы «не в этом дело», по­ зволяющей закрывать глаза на многое во имя чего-то главного, но в ожидании этого главного можно ведь набрать центробеж­ ную силу инерции, которая не позволит и в трудный час преодолеть сделку с совестью. Такова жизненная позиция лирического героя — обдуманная, зрелая, несмотря на его беспокойный и неуравновешенный ха­ рактер. Слабость ее в том, что Солнцев не всегда находит серьезные обстоятельства, где бы могли раскрыться эти человеческие качества. Потому, видно, он вызывает на ринг соперника («Дайте соперника!..»), же­ лая утвердить себя непременно в единобор­ стве на людях, желая отличиться, «пойти ради счастья на грех». Он хочет, например, чтоб соперник «помешал» его любви. Вот тогда бы!.. Впрочем, к этому моменту стра­ сти уже утихают, стихотворение заканчи­ вается вполне идиллически, а «Дайте сопер­ ника!» повторяется скорее по инерции, чем по настроению. Роману Солнцеву не хватает остроты, принципиальности в выборе цели — все рав­ но для утверждения или отрицания, для воспевания или полемики. Он хорошо чув­ ствует время, его движение, его пафос (смотрите, например, стихотворение «Идти сквозь зимние леса...»), улавливает драма­ тические противоречия жизни на земле в широком, глобальном масштабе и проеци­ рует их на свою жизнь, но за лирическим «я» и образом земного шара, чреватого грозными катаклизмами, есть еще гигант­ ский комплекс духовной и материальной жизни, куда Солнцев мог бы вторгаться смелее. Для этого у поэта есть все дан­ ные— аналитический ум, развитое вообра­ жение, пластическое искусство. Когда он тянется в палатку геологов, в городскую квартиру, погружается в быт, хочет понять взаимоотношения молодой супружеской четы, он делает верные шага к материальному оснащению поэзии. Выше уже говорилось, что Солнцев попы­ тался обратиться к истокам, отойти от го­ родской цивилизации к природе. Но он поч­ ти ничего не сделал ни до, ни после этого, чтобы раскрепоститься в этом «адовом» го­ роде, освободить себя от условностей им же самим взятой на себя роли интеллекту­ ального раздражителя. От бушующего и грохочущего мира он хочет защитаться лю­ бовью, но это эфемерная защита. Впрочем, может быть, именно любовь является од­ ним из ферментов общественной активности лирического героя Солнцева. Что же касается обращения к истокам, к первозданное™, к природе, то здесь важно