Сибирские огни, 1974, №10

правлениям. То о.н пристально рассматрива­ ет одного человека (об этом говорят даже названия стихотворений: «Верка», «Мама», «Витька»), Витьку, например: «Ты нетороп­ лив. Твои слова горят на губах, как прикле­ ившаяся сигаретка!.. В восемнадцать лет... в поту мешки таскал по трапу!» Поэт хо­ чет понять этого человека, его нравствен­ ные устои, ищет близости с .ним. То он создает абстрактную схему, в кото­ рой роль добра и зла поручена двум услов­ ным персонажам: один воплощает в себе зло, он 'Обижает малыша, топчет ростки де­ ревьев, предает людей, сжигает книги на ко­ страх; другой же, естественно, противосто­ ит ему и уже воплощает добро, делая все наоборот — помогает разогнуться ростку де­ рева, дает молока малышу, выводит людей «на солнечный гул площадей», выносит из костров книги... Эти два условных и в выс­ шей степени абстрактных образа, которые можно принимать за своеобразные знаки, символы, и противостоят друг другу. «Вто­ рой настигает. Я .рад,— заключает поэт.— Но покуда — беда: тот, первый, входит в но­ вые города...» Как всякая отвлеченная схема, стихотво­ рение дает лишь условное, общее, чисто ра­ ционалистическое представление о челове­ ческой морали. Без конкретно-чувственных представлений оно не несет в себе душевно­ го тепла и потому оставляет равнодушным. Да и са.ма-то схеме элементарна, суть ее известна, хорошо понятна и без стихотвор­ ной формы. Наиболее убеждающей именно в нравст­ венном аспекте является все-таки лириче­ ская форма, ее исповедальная разновид­ ность. По крайней мере, так было в пяти­ десятых и шестидесятый годах. Когда мо­ лодой, но уже .начинающий аналитически ос­ мысливать свой первоначальный «взрослый» опыт Солнцев признается: «И меня там «ге­ нии» вначале пальчиком державным поуча­ ли, говорили о свободе личности, о народе и его безличности...»,— то он конкретен, этот опыт, лично испытан и типичен для своего времени, для поколения Солнцева, попавше­ го на быстрину жизни еще недостаточно умудренным человеком. Тогда и слом в со­ знании, происшедший от столкновения с выспренной фальшью, воспринимается с до­ верием. Насосавшись леденцовой фальши, вдруг я понял, что нельзя так дальше. Можно неуклюжим быть, недужным, гением и средним человеком, но нельзя быть на земле ненужным поездам, полям, машинам, веткам!.. И конечный вывод: жить для людей. «Я себя сломал, как хворостинку, что не лезла в печку... Люди, грейтесь!» От юношеского эгоцентризма — к людям, в толпу, в массу, но не для того, чтобы ра­ створиться в ней, а чтобы среди людей — не -в одиночестве, не в отчуждении от них! — проявить себя. Схема небезупречна, если понимать ее прямолинейно, но она дает при­ мерное представление о движении характе­ ра, о нравственном возвышении человека и в творчестве Романа Солнцева, и ,в поэзии молодого поколения пятидесятых-шестиде­ сятых годов. Человек очень восприимчивый ко всяким переменам в духовной жизни, Солнцев уло­ вил в середине шестидесятых годов анали­ тическую тенденцию поэтического развития, тягу поэзии к размышлениям. И он .време­ нами смиряет свой темперамент, свой неис­ сякаемый энтузиазм и порыв к новизне, что­ бы остановиться в пути, сделать привал и, в раздумье, оглянуться назад. Нелегкие наши годы, эфирные наши года. Нелетные наши погоды, магнитная в небе звезда. Всю жизнь — на баулах, монатках, огурчик белый соля... Стихотворение называется «Размышле­ ния», оно обращено в себя, в интерьер соз­ нания, .в .прошлое, над которым человек уже не властен, но из которого он может извлечь уроки. Пожалуй, это у Солнцева первая по­ пытка нравственной аналитической ретро­ спекции. Прежде он ограничивался поста­ новкой вопросов, сдерживал пафос действия трезвыми и резонными сомнениями в пра­ вильности .направления, методов, .всей линии поведения. На этот раз возникают такие по­ нятия, как «совесть людей», судьба: жизнь Представляется «упрямей в-ола» и «упрямей пружины» и: «За нами стоит затемненно лес, который не сжечь. Лес мощный...» Не значит ли это, что поэт не только усо­ мнился в правильном адресе своих критиче­ ских выпадов, но и понял, что надо быть разборчивее в выборе объекта критики: за­ коны естества и законы общества не устано­ вишь по своей прихоти, они незыблемы. Раньше Солнцеву нравилось выставлять себя этаким бо-родаты.м нигилистом, ведь Е. Евтушенко .написал стихотворение «Ниги­ лист», герой которого выставлялся чуть ли не в качестве типичного представителя мо­ лодого поколения. Внутреннее противопо­ ставление, которое, конечно же, содержа­ лось в образе «нигилиста», не .выдерживало критики, но .на приманку в виде легкой фронды кое-кто клюнул, в том числе и мо­ лодой Солнцев. При его тогдашней переим­ чивости, стремлении ни в чем не отстать от столичных поэтических кумиров, это вполне объяснимо. На пути взросления, гражданского и твор­ ческого мужания постепенно стала опадать шелуха эстрадной манерности и эгоцентриз­ ма, и в этом плане аналитическая ретроспек­ ция, характерная, кстати, и для поэтов, за которыми он шел, имеет большое значение. В калейдоскопе имен (Солнцев любит по­ священия) над одним из стихотворений об­ ращает на себя внимание имя Е. А. Бара­ тынского. Нетрудно догадаться, что и это стихотворение возникло из желания пораз­ мышлять о жизни, поразмышлять несуетно, наспешно. Подходит лермонтовский возраст. Торопит он. Торопит он бродить лужком, шуршащей рощей с обычною тетрадкой общей и начинать слагать, писать свою н е о б щ у ю тетрадь...