Сибирские огни, 1974, №10
сила меня посмотреть камеру, в которой фа шисты умертвили Кольбе. Она привела ме ня к блоку № 11, где когда-то томились смертники и заседал освенцимский суд. За час он приговаривал к казни по двести и более человек. В ограде блока — печально знаменитая стена, возле нее было расстре ляно двадцать тысяч узников. У дверей блока пани Кристина показала мемориальную доску, посвященную Кольбе. Па ней понизу изображена вереница измож денных узников, а в центре скелетообразная фигура, сложив руки в молении, возносится к небу. Потом мы обошли блок. В подваль ном помещении пани Кристина задержала меня у двери, которая была вся в цветах. Живыми цветами был устелен и почти весь пол камеры: здесь ксендз принял смерть. После рабочего дня я решил побродить по городу Освенциму. Долго шел по петля ющей улочке с домами, утопающими в зе лени садов. Оглядывая огородики, удивлял ся силе земли и местного лета. Растет здесь все буйно: стебли бобов в рост человека, листья виктории — в ладонь; во ржи, если б поля были такие, как наши, заблудиться можно. Даже в городе, на крошечных уча стках, поляки сеют рожь, пшеницу, кукуру зу. Зашел на мост через Солу. Высокий, мо нолитный. На берегу толпа рыбаков. Пона блюдал за ними минут пятнадцать — ни одного счастливчика. За мостом старый го род: костел с высоченной колокольней, дво рец Пястов, построенный в тринадцатом ве ке, магазины. С моста оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на груду старинных кре постных стен. Только сейчас на проеме шпи ля увидел знакомое: под красным, как зна мя, квадратом крупные буквы «О Кольбе». Когда я возвратился к музею, из старин ного Освенцима донесся перезвон церков ных колоколов. Я застыл на месте, слушая отдаленную, песнь металла. «Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он...» Думалось мне в эту минуту о чело веке с необычным именем — Владислав Максимилиан Мария Кольбе. Этим именем польские костелы бередят раны, нанесен ные гитлеровскими палачами всему народу, сеют в душах прихожан ненависть к фа шизму. Березка на остывшей трубе Был знойный полдень, когда мы с сот рудницей Освенцимского музея Кристиной Капе добрались к памятнику, сооруженно му в центре бывшей чудовищной фабрики по уничтожению людей. Угрюмые серые мо нолиты тяжелыми саркофагами увенчали площадку, вымощенную мелкими гранитны ми квадратами — символы надгробий пав шим. Плиты с надписями бросаются в гла за. Вот и на русском одна. «Место мучений и смерти 4-х миллионов жертв, убитых гитлеровскими палачами 1940—1945». Такие же. надписи на польском, немец ком, английском, французском. Вереница посетителей рассредоточивается перед эти ми плитами. Лес подступает к самым ступенькам, ве дущим к величественному комплексу. Тот самый лес, который когда-то прятал от ми ра злодейские преступления фашистов. Д; •же небо осмотреть захотелось — како. оно, что хранит о прошлом?.. Птахи носи лись в прозрачной дымке. Кажется, ласточ ки... Стихи на память пришли: «Ржавые ел ки на старом кургане стоят. Это винтов ки когда-то погибших солдат. Ласточки кружат и тают за далью лесной. Это их ду ши тревожно летят надо мной». И мне хо телось приветливо им помахать. Пани Кристина Капе примолкла: нечего здесь объяснять, смотри, переживай, думай. Для большинства посетителей музея этот памятник — как бы завершающий этап знакомства с бывшим концлагерем. Ведь до него от центральных ворот почти два километра. И галопом это расстояние не одолеть. Каждый пятачок огромной тер ритории повествует о злодеянии гитлеров цев, об истинной изнанке фашистской иде ологии. Караульное помещение с вышкой над центральным въездом... Теперь головки рельсов поржавели, между шпалами на росла трава. А тогда железнодорожная ветка пропустила под вышку, в горловину караульного помещения, тысячи составов, переполненных людьми. Миллионам эта колея отмерила последние метры жизнен ного пути. Сегодня площадка каланги слу жит посетителям: отсюда весь бывший концлагерь на глазах. А вот и место выгрузки жертв, их пос ледняя станция. Здесь не было никаких построек. Чистый перрон. По сторонам — канавы, в которых на всякий случай таи лись эсэсовцы с автоматами, пулеметами и овчарками. А на перроне командовали врачи -— Менгеле, Тило, Вирте, Фишер, Клейн, Кениг... Они сортировали привезен ных людей: одних — на работу, других — в газовые камеры. И это делалось под му зыку. Пока шла приемка прибывшего сос тава, оркестр без передышки играл веселые арии. Подъездные пути делили территорию ла геря на две части — мужскую и женскую. Тех бараков, в которых томились мужчи ны, сегодня нет. От них остались только трубы. Бесчисленное множество торчит их на безлюдном поле. — На этом месте до войны была дерев ня. Называлась она Бжезинка. В переводе на русский — березка,— поясняла пани Кристина.— Гитлеровцы согнали крестьян. Когда советские войска освободили конц лагерь, те поляки, которые остались жи вы, вернулись на свои земли. Из фашист ских бараков они построили себе жилье... На территории женского лагеря большая часть бараков сохранилась. Кирпичные, деревянные. В них сегодня тихо, как на кладбище. От памятника пани Кристина повела дальше к развалинам газовой камеры, име
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2