Сибирские огни, 1974, №10
Арсентьев... Его-то тебе не жалко оставлять. С ним вопрос ясен: полгода больницы, столько же санаторного лечения, это в лучшем слу чае; потом тихая должность где-нибудь в управленческом аппарате. И ему благо, и Туранской экспедиции. Большое моральное здоровье нуж но, чтобы руководить таким коллективом. А Николай Васильевич все служебные неурядицы на личную почву переносил. Слово поперек ска жешь на техсовете — и готово, уже ты враг, уже он тебя давит и иско реняет всеми способами. Не для того власть дадена... И ведь до чего дошел — секретные снимки из камералки выкрал! Наубой бил, стер вец... Жаль, что не придется без него поработать. Жаль, жаль, чертовски жаль, всего жаль, а так тебе и надо, поде лом вору и мука, не подличай, не играй в любовь, не прелюбодействуй! ...За дощатой перегородкой сдавленно плакала Лариса. Самолет потряхивало, мимо иллюминатора серой рванью проноси лись клочья тумана, гудели на форсаже моторы. Но вот сверху, в мут ных разводьях, завиднелась блеклая лазурь неба, болтанка прекрати лась. Облака теперь лежали внизу, тянулись бесконечными сугробами к далекому горизонту, и красное угасающее солнце мягко погружалось в них, обещая назавтра ветер. Князев откинул назад кресло, закрыл глаза. Кончился этот сума тошный день, в течение которого он непрерывно подгонял себя и дру гих, чтобы успеть все и, не возвращаясь домой, улететь вечером. И вот он летит. Прощайте, Лариса. Вы давно уже дома и ждете, когда я наконец приду с работы и что- то скажу вам. Включили везде свет и ходите из угла в угол, на часы поглядываете... Да, трудная ночь вам предстоит. Утром вы позвоните в контору, и вам ответят, что Князев улетел в командировку. И нет та кого прибора, чтобы измерить, кому из нас горше оттого, что на вашу любовь я сумел ответить только бегством... Багровый круг солнца утонул в облаках, и они в той стороне неба окрасились в кровавый цвет, а с востока надвигалась густая синь, за мерцали первые звезды. Погасло световое табло, замерла стрелка вы сотометра, командир корабля набрал эшелон, стал на автопилот. Потянуло табачным дымком — кто-то из пассажиров закурил. Чет кой походкой прошла бортпроводница с подносом, уставленным пласт массовыми стаканчиками, начала обносить пассажиров минеральной водой. Крупные холеные руки протянули Князеву поднос, он отрица» тельно качнул головой, снова закрыл глаза. Мысли обходили круг, как стрелки часов. Вот и попрощался со всеми и в Туранек можно не возвращаться. Материал по отчету пере слать почтой, перевод оформить у начальника отдела кадров... Дюка, книги и вещички кто-нибудь из туранцев привезет. Все как ты ^ хотел, гражданин судья, гражданин прокурор, гражданин обвиняемый... От чего же так смутно на душе? Откуда это ощущение, что поступаешь как-то не так? Решение принято, решение верное, приговор вступил в силу. Почему же не стало легче? Наверно, это реакция. Сменится об становка, и все пройдет, и настанет успокоение. Летит самолет, летит время, то, что сегодня пугает сложностью, неразрешимостью, завтра скажется простым и легким. Ты завязал узелок — ты его и разрубил, поболит и перестанет. Иногда, может, и напомнит о себе, заноет, как Шрам перед ненастьем, ну так на то и раны, на то и жизнь. Лети себе покойно. Но разве ты летишь? Полет — это высокое, радостное чувство, а ты
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2