Сибирские огни, 1974, №10
для круглосуточного дежурства у постели Николая Васильевича, женщи ны мигом организовали передачу и понесли было, но врач всех вытолкал за дверь: «С ума сошли? Ему не то что разговаривать—пальцем пошеве лить нельзя!» А какая-то слишком уж сердобольная бабенка даже упрек высказала, имея в виду Князева и иже с ним: «Ну вот, довели че ловека до инфаркта...» А Князеву было смутно. Не такой победы хотел он себе и не тако го поражения— Арсентьеву. В том, что произошло, он усматривал не добрую случайность, а вот законного, честного торжества справедли вости, праздничного шествия с фанфарами и барабанным боем — этого не было. Князев тогда еще не знал, кто радел за него. Счастливая находка Артюхи, давшая тот единственный и неоспоримый факт, которого так недоставало Переверцеву, письмо постояльцев фрау Фелингер, адресо ванное секретарю парткома управления, — эти два усилия порознь, мо жет быть, оказались бы и недостаточными, чтобы стронуть с места тя желый маховик машины справедливости. А объединенные во времени, одинаково направленные, они произвели необходимый толчок. Только недавно в тягостные минуты одиноких ночных раздумий Князев желал Арсентьеву зла, видел в нем причину своих неприятно стей, призывал громы и молнии на его голову. Но карать болезнью, ставить своего недруга на грань жизни и смерти? О такой жестокости он и подумать не мог, а сейчас вдруг стало казаться, что его кто-то мо жет заподозрить в злорадстве. Он молчал, крепился, а когда носить это стало невмоготу, взял и высказал все Ларисе. Пусть хоть она поймет. В последнее время Князеву стало не безразлично, как Лариса о нем думает— слишком уж много лестных слов она ему наговорила. Слова эти и смущали, и щекотали самолюбие, и требовали соответствия. Кому не хочется, чтоб о нем хорошо думали. — Он сам виноват, —• жестко сказала Лариса. — Не надо было ин триговать. И вообще не надо в начальники лезть, раз сердце слабое. «А она действительно умеет быть сообщницей, — подумалось Кня зеву. — По-своему, по-женски. Прав, неправ человек — она горой за него встанет, если он для нее свой». Разговор этот происходил в один из вечеров, а днем Нургис сказал Князеву, что командирует его в Красноярск, в фонды. Лариса об этом еще не знала. Они только что поужинали и пили кофе: Лариса — чтоб не кружилась утром голова, а Князев — за компанию. Он ждал удоб ного момента, чтоб сказать о своем отъезде. Не хотелось ее огорчать, да и неловко получалось: когда ему было плохо, она была рядом, а те перь, когда у него все наладилось, он ее вроде бы бросает. Но пора, пора кончать эту идиллию, они и так уже далеко зашли в своих откро вениях. Тем более, что у него была еще одна давняя задумка... Лариса как раз посетовала, что у нее нет хорошей резиновой обу- би, и Князев, обрадованный возможностью хоть как-то утешить ее, ска зал, что едет в Красноярск, и пообещал походить по магазинам. Лари су эта новость заметно огорчила, она тут же призналась, что предпочла бы остаться босой, лишь бы он не уезжал. — Что поделаешь, — мягко сказал Князев и покривил душой. —- Мне и самому не очень хочется, но — надо. Он стал рассказывать, что такое геологические фонды, в которые он едет— что-то вроде библиотеки, только там не книги, а машинопис ные отчеты^ и его отчеты там за все годы хранятся, и бывают забавные ситуации, когда, допустим, автору не выдадут в фондах собственный отчет, если у него нет на это специального разрешения... А затем на том же дыхании, с тем же искусственным оживлением сказал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2