Сибирские огни, 1974, №10

— Отчет еще не готов, — ответил Афонин, — но близится к концу. Во всяком случае, три человеко-дня роли не сыграют. Раз Андрею Алек­ сандровичу надо... — Мало ли кому чего надо, Борис Иванович. Личные потребности у нас у каждого имеются, а вот возможностей для их удовлетворения пока что не хватает. И всякие личные «надо» прихрдится приносить в жертву другим, более важным необходимостям. Вам, как руководите­ лю, это надо знать. — Какой там руководитель... — Афонин понурился. — Короче говоря, пока отчет не будет завершен, никому никаких отпусков. Так и запомните. Тем более, — тут Арсентьев многозначитель­ но посмотрел на Князева, — тем более —в создавшейся обстановке Вос­ становлению душевного равновесия очень способствуют лыжные про­ гулки, Андрей Александрович, но совершать их можно после работы. ...Ну, что теперь? Плюнуть на все и улететь самочинно? Эта дер­ зость наверняка обойдется слишком дорого. Жаловаться письменно? Ах, как его обложили, офлажковали — не вырвешься! А может, это... больничный через Ларису достать? Как раз на три дня... Даже не знаю, кто у нас участковый врач... Нет, нельзя. Навер­ няка кто-нибудь прибежит проведать, и вообще... Ах ты, елки зеле­ ные, что же делать? Впервые, может быть, за свои самостоятельные годы Князев не знал, не видел другого выхода, как смириться. ...Облокотившись о стол, Арсентьев уперся лбом в ладонь. Неспро­ ста Князев просил отпуск, неспроста так покорно принял отказ. Зате­ вает что-то, готовит какой-то демарш. Знать бы какой... Афонин тряп­ ка, его, конечно, эта князевская коалиция взяла в оборот, вряд ли он будет информатором, Вот уж рассадник вольнодумства, давно их ра­ зогнать пора к чертовой матери! На глаза попалось заявление Князева. Этот почерк... Арсентьев брезгливо разорвал листок и бросил обрывки в корзину. Снял трубку, ьабрал номер. Услышав знакомый голос, раздельно и негромко ска­ зал: — Дима, слушай внимательно. Я ничего не знаю и не хочу знать, но снимки должны быть возвращены. Запомни, что эта твоя медвежья услуга — последняя. Вообще последняя. Все! — Погоди.. — раздалось было в трубке, но Арсентьев нажал на рычаг. Каждая женщина — сестра милосердия. Самой природой предна­ чертана ей должность утешительницы, врачевательницы ран Несите же к женщинам свои боли, обиды, неудачи свои и поражения Вдумай­ тесь: с е с т р а милосердия! Родная сестра самого милосердия —что бли­ же этого высокого родства? Неверно, что женщины любят только силь­ ных. Любят они и слабых, угнетенных, подавленных. Любят от жало­ сти, и жалость эта — драгоценный алмаз самой чистой воды, она не унижает, а возвеличивает... Тихий низковатый голос, пусть не богатый оттенками, но свобод­ ный, на хорошем дыхании: пусть монотонный, но обволакивающий, ус­ покоительный, как ровный переплеск волн... Лариса знала за собой эти свойства, но по заказу у нее редко получалось, нужен был душевный настрой. Тогда она могла говорить часами, не уставая и не утомляя. И лишь потом, когда оставалась одна, приходила опустошенность О чем она говорила? Это не имело значения. Ей не надо было по­ дыскивать темы, монологи ее были лишены заданности. Слова порож­ дали слова, образы — образы. Она импровизировала.