Сибирские огни, 1974, №9
в ближайшем пятилетии его жилищу обвал не угрожает, а загадывать дальше было незачем. В сенях, почуяв хозяина, завозился и застучал хвостом по полу Дюк. Накануне он сбежал на собачью свадьбу, вернулся на трех лапах, и Князев его запер. «Лежать!» — крикнул он, когда Дюк попытался про шмыгнуть в кухню, и, притянув обитую войлоком дверь, накинул крю чок. За сутки квартира выстыла, изо рта шел парок. Не раздеваясь, он выдвинул заслонку, открыл дверцу и поднес спичку к заранее приготов ленной растопке. Через минуту в топке затрещало, загудело. Князев про ломил ковшом ледок в бочке, наполнил чайник, поставил на огонь и шагнул за беленую дощатую перегородку. Включив свет в комнате, он с внезапным неудовольствием обвел взглядом свое жилище. Продавленная кровать; грубосколоченный стол, покрытый клеенкой; белая больничная тумбочка, на ней «Спидола» с примотанными изолентой батарейками от радиометра; самодельная эта жерка, туго набитая книгами; вдоль стен обшарпанные вьючные ящики; на полу на всем свободном пространстве — шкура сохатого. Он прилег, отогнув угол постели, положил на край кровати ноги в унтах. Надо бы разуться, но еще не нагрелось. Напрасно он в этих соба ках в клуб ходил... Князев включил транзистор. В Москве было девят надцать часов тридцать минут. Сотни тысяч девушек в этот час творили перед зеркалом красоту, столько же молодых людей завязывали галсту ки или жужжали электробритвами... Князев машинально потрогал отросшую за день щетину, затем бы стро разделся, выпил кружку чаю вприкуску и выключил свет. Лежал без движения, слушал, как в печке умирает пламя, как тихо потрескива ют угольки и где-то лениво, с подвывом, лает собака. Раздался нараста ющий рев моторов, прямо над крышей, сотрясая воздух, пронесся само лет. Он шел на набор высоты. В салоне в откинутых мягких креслах, з а чехленных белой парусиной, полулежали пассажиры, посасывали леден цы, глядели на светящееся табло, где по-русски и по-английски было написано: «Не курить. Застегнуть ремни». Скоро табло погаснет, пере станет покалывать в ушах, и пассажиры погрузятся в дрему. И каждый миг быстротечного времени будет приближать их к большому городу, где допоздна светятся окна и один человек может позвонить другому по телефону, чтобы встретиться и пойти куда-нибудь... Князев нашарил босыми ступнями комнатные туфли и зашлепал к двери. Ноги обдало холодом. Дюк свернулся на своей подстилке, подо гнув под себя передние лапы и уткнувшись носом в пушистый хвост, и одним глазом косился на хозяина. — Иди сюда,— тихо позвал Князев.— Ну, иди! Скользнув в полуоткрытую дверь, пес радостно загарцевал в тепле. Князев прошел в комнату, указал на средину шкуры. — Сюда иди! Ложись тут! Дюк замешкался, вопросительно взглянул на хозяина. В кухню он еще был вхож, но в комнату... — Ну, иди же, дурень! Нерешительно переступив порог, Дюк обогнул шкуру, покружился на месте и лег с краю. Князев взял его за лапы, выволок на самую сере дину, почесал ему грудь, за ухом, похлопал по спине. Пес притих, вытя нулся, показывая светлые подпалины на животе. Но когда Князев вы ключил свет и лег, когда погас огонек его сигареты и дыхание стало мер ным и глубоким, Дюк пружинисто, бесшумно встал, выскользнул на кух ню, устроился возле входной двери, подставив обындевелому порогу свою непроницаемую для холода спину, и уснул чутким собачьим сном. Николай Васильевич Арсентьев жил в типовом двухквартирном до ме. Вторую квартиру должен был занять Пташнюк, но там делали pe rt
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2