Сибирские огни, 1974, №9

...Прощаясь с последними солнечными деньками, горят грани вели­ кого Уч-Сюмера. Скоро земля погрузится в глубокую белизну, на гор­ дых вершинах поселятся снега и туманы. А пока Уч-Сюмер наблюдает, как дымится аил Аба — уже который раз за последнее время. Было это и в месяцы малой жары, и в середине лета. Последний раз куулгин- цы собирались в этом аиле совсем недавно, неделю назад, когда умер его хозяин. Сегодня они отмечали седьмой день после смерти Аба. Сегодня Аба уже на том свете и впервые узнает, что навсегда по­ кинул мир, где долго жил и слыл почтенным человеком. Ясновидцы, если только они существуют, сегодня смогут увидеть деда. Дух старика взлетит из-под земли на вершинки сухих стеблей, поймет, что Бачи- матов Кара умер, и горько заплачет, прощаясь с солнцем и луною, с землей и небом. Ушел Аба в ясный осенний день. Тихо дымились отроги гор, тихо качались голые лиственницы и березы, задумчиво голубели мудрые кедры и ели. Аба опустили в могилу без гроба. «Мне не нужен этот кра­ сивый ящичек, из него не выбраться духу»,— еще давно говорил старик. На него надели лучшую шубу, праздничную шапку из рысьих лап, ичиги красной кожи; под голову (будто уснул в горах у костра) подсу­ нули седло и узду с красивой отделкой, не забыли и старые арчима- ки— переметные кожаные сумы. В арчимаки уложили посуду и те са ­ мые палочки, которыми врачевал он вывихи и переломы. Эрден опоздал хоронить: сутки просидел в аэропорту. Непогода не допустила, чтобы руки его несли дедово тело. Хотел он на могиле Аба поставить ограду, но Тари взбунтовалась: дух старика не поднимется на горный хребет, навсегда останется за железным забором. Тогда Эрден решил посадить на могиле живой па­ мятник — кедр. Пусть люди скажут: «Дерево посадил старший внук деда Аба». — Это он одобрит,— согласилась и Тари.— Дерево на могиле хо­ рошего человека не сохнет, а у плохого — и года не минет, зачахнет. Твое дерево с весною распустится, заголубеет... Кедр сажали вдвоем с Монкушем. Никто не стеснял их, и потому ничего не скрывали они.друг от друга. — Скажи, Монкуш, только честно,— начал Эрден,— он перед смертью не упрекал меня? Долго молчал Монкуш и не смел посмотреть на брата. Тот не торо­ пил, курил и тоже молчал. — Дед наказал,— наконец промолвил Монкуш,— чтобы мы друж­ ными жили— теперь вы мне и брат, и отец... — А про марала? — Нет, про него ничего, кажется, не говорил,— Монкуш поднял глаза, они были налиты слезами. — Ясно,— сказал Эрден. И, взглянув на могилу, вздохнул: — Про­ сти меня, глупого, дедушка мой... Крепкой большой рукой отер он глаза, поставил лопату: — Я был еще маленький, когда он рассказал мне, как застрелил кукушку, чтобы узнать, сколько лет проживет. Нанизал он ее на шом­ пол ружья, на костре зажарил, съел и уснул под деревом, где убил ее. И ему приснилось, что жить будет до девяноста лет... Как видишь, це­ лых пять лет не дожил... Монкуш тоже слышал об этом. — Не надо так думать, ака. Ведь дед сказал, что прожил свое. И вдруг он спросил, помнит ли брат насчет самого высокого места на земле. Эрден тут же преобразился. Широкие скулы стянуло доброй улыб­ кой.