Сибирские огни, 1974, №9
8 Эрден спал плохо, ворочался с боку на бок, просыпался от кошма ров и снова смежал побежденные сном тяжелые веки. И снова перед ним проносилась, подрагивая черным влажным носом, тонконогая косу ля. И снова проплывал, вскинув ветвистые рога, красавец марал, медли тельный и красный, как луна у горизонта. То он видел лесистые сопки, подернутые морозцем. Среди глубокого снега там и тут торчали жерла пушек. Надрывно выли зенитки, с ог лушительным визгом летели один за другим снаряды, оставляя клочья дыма. Возникали лица знакомых солдат, офицеров. И вдруг он увидел Монкуша — в толстом солдатском ватнике, в длинных, негнущихся ва ленках. Брат бегал, носился, подавая снаряды. Ползли танки-мишени, гудели в небе самолеты, сверкая синими и красными огнями. Монкуш почему-то стал подавать команду: «По танку огонь! По танку огонь!..». Дым и гул над полигоном —*Эрден остро сознавал, что это полигон. После двух-трех залпов возле зенитных орудий исчезали сугробы. Бежа ли солдаты, Эрден радовался за брата, видя, как четко он машет рукой и кричит: «По цели — огонь!» «Он у нас молодец, я очень полюбила Монкуша, это наш красавец Монкуш, смотри, какой он мужественный и нежный, мы обязательно его женим»,— болтала Фатима, закрывая от Эрдена своим смуглым лицом с узеньким подбородком и большими серьезными умными глазами и по лигон, и брата. А может быть, это вовсе не Фатима, а мать, конечно же, это Мекечи, это ее остренький смуглый подбородок, она такая же высо кая и гибкая, как Фатима — почему же он не замечал, как они похожи? Но это уже точно Мекечи, это ее оленьи, суженные к концам глаза. Впрочем, нет, это смотрит на него марал, насмешливо или печально? «Фатима, Фатима, он ушел, ушел, он только что был здесь!». С тяжелой головой Эрден поднялся все же привычно рано, привыч но сделал зарядку, но не побежал на речку, чтобы натаскать до завтра ка сверкающих чешуей жирных хариусов, а бездельно болтался по двору. За завтраком Фатима спросила, отчего он такой взбаламученный? — Спалось отвратительно, измучился, думаю — зов тайги всего- навсего, — усмехнулся Эрден. — То есть? — Как тебе объяснить? Живет во мне дикая цровь кочевых майма- нов. — Ну, кровь майманов мы с тобой, Эрден, теперь оправдаем — покочуем по белу свету, — ухмыльнулась Фатима.— Я считаю, это да же здорово, что у нас с тобой такие корни. Ведь древние тюрки — это наши общие корни. — Так вот я насчет этого самого зова тайги. Сколько волка ни кор ми, он все в лес смотрит,— засмеялся Эрден,— А ты, Монкуш, как? — Что, уже сегодня? Не знаю, надо бы с председателем утрясти. — А мы сперва проверим и пристреляем ружье. У нас ведь где-то было ружье? Живо еще? Когда Монкуш внес после завтрака старое кырлу — нарезное шом польное ружьб, не то китайского, не то тибетского образца, лицо Эрдена вдруг посуровело и замкнулось — Фатима не любила у него такого ли ца, говорила, что в такие моменты он словно не доверяет себе, или «просматривает» себя. Он осматривал, крутил и вертел в руках ружье, прикладывал к ще ке, прицеливался, а сильные, цепкие руки его дрожали. . Никто не понял, что ему на миг представилось, как бы отец его Учур из сеока майман держал это ружье, смотрел на далекие горы, го товился на охоту. Мог же он вернуться с фронта живым и здоровым и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2