Сибирские огни, 1974, №9
— Что ты говоришь?! — вроде даже обрадовался и захлебнулся сло вами Щербаков. — Ох, дедушка Аба, ты при случае сам поговори с ним, а главное — с женой его, с людьми вокруг, понимаешь?.. И дед ходил от аила к аилу, разговаривал, стращал, приводил в пример сдохшую председателеву свинью. Кто посмеивался, кто на ус на матывал, но разговаривали с дедом все одинаково уважительно... Все это произошло за год между прошлым приездом Эрдена в Куул гы и теперешним. Когда ему рассказали о Щербакове, он рассердился, прямо-таки вышел из себя. А тут еще Фатима проговорилась о лицензии. Лицензию он на самом деле приобрел, но еще не знал, воспользуется ли ею. С одной стороны, давно хотелось доказать деду, что алтайцы такой же народ, как и прочие люди, что никакая особая власть алтайских бо гов над ними не довлеет, что дух и воля их так же свободны, как у рус ских. С другой стороны, не хотелось огорчать деда, кто знает, не рассер дился бы навек старик. Хотя нрав у него никогда не был крутым. Одна ко же мать Эрдена, Мекечи, почему-то его боялась. Или уж так уважа ла? Эрден всегда думал об этом: боялась ли мать деда? Фатима — и та струхнула, брякнувши про лицензию. Но Фатима другое дело. Фатима своенравная, да еще человек образованный, цену себе знает, а с людьми она умеет так обходиться, что они как-то все ей прощают и даже всегда нуждаются в ней, в ее слове, участии, просто в ее присутствии. Вон и дедушка Аба сначала рассердился на нее, а теперь сидит под лиственницей, рассказывает ей свои «правдивые сказки». А она устрои лась на бревешке, подхватив под коленками ноги в узких полосатеньких брючках, и смотрит на деда, не мигая. Ему, конечно, лестно такое вни мание. Эрден не выдержал, подошел, опустился рядом с Фатимой, она да же не шевельнулась. Еще бы, дед рассказывал про Куулгы — во всем Онгудайском районе нет больше села с такой биографией. Хотя горы вокруг считаются священными и плотно населены всяки ми духами и хозяевами, но именно тут, в глухом урочище Куулгы, в тридцатых годах родилось товарищество «Кызыл-Мааны». И потому-то в дни празднования Октября, каждый год в больших и малых докладах называют Куулгы. Пойдет ли речь об автономии Горного Алтая, приме ром становится именно Куулгы, а не какое-нибудь там другое село. Так оно и должно быть. Как ни говори, одна из первых коммун в Горном Алтае возникла тут, где родился и до сих пор живет дед Аба, безотказный врачеватель селян, где и теперь еще жив первый предсе датель коммуны Кейлюк Майчиков. — Во-он, у подножия горы его аил, видишь, дымится? Это он курит и вспоминает, что было, — говорит Аба Фатиме; он сидит прямо, дымит трубкой, прищурив глаза в прошлое. — Октябрь-то, — звучит старческий, но еще сильный и трезвый го лос, — он трудно пробивался в горы — как цветок в каменную щель. Путь его пролегал средь горячих пуль, на кончике штыков и мечей, ко торые всегда были наготове в ножнах. Брат Кейлюка был храбрым и добрым человеком. Когда начинались колхозы, он стал вожаком комму нистов, раскулачивал баев, конфисковывал у них имущество. На дворе тогда стоял месяц малой жары, как сейчас. Может быть, и не так складно говорил дед Аба — по-русски он до сих пор говорил неважно. Но Эрден наизусть помнил этот сказ про Май- чикова Кырлу, брата деда Кейлюка, отца нынешнего председателя кол хоза. Это был хороший сказ, правдивый, и дед часто повторял его маль чишкам, да и взрослым, собиравшимся к его очагу в зимние вечера, и Эрден следил, чтобы все слова в нем находились на месте.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2