Сибирские огни, 1974, №9

абзацев новые знакомые оказываются в объятиях друг друга. Хотите в там убе­ диться? Извольте. «...Алексей осторожным, но властным движением взял ее руку и тихо сказал: — Может быть, это и опрометчиво с моей стороны, но я не вижу причины, почему я не должен говорить об этом. Я не хочу, чтобы ты уходила отсюда, и ты тоже не хочешь. И она сказала: - Да. И была их первая ночь — одна из тех ночей, которые запоминаются навсегда, ночь, наполненная ласками, любовью, неж­ ностью и минутами, когда вдруг кажется, что все это во сне, потому что такого не толь­ ко никогда не было ни у него, ни у нее, но и не верилось, что такое может быть, и становилось грустно и страшно при мысли, что ничего этого больше не будет». «Лестница кончилась. Татьяна была где- то рядом. Я слышал, как она прерывисто дышит. Я вытащил из кармана спички и стал ломать их одну за другой, потому что они никак не хотели загораться. На­ конец одна спичка зашипела и вспыхнула, и я увидел Татьяну Испуганно прижа­ вшись к стене, она стояла в полушаге от меня и смотрела не мигая. Потом ударила меня по руке и спичка погасла. Потом она обхватила мою шею руками, притянула к себе и прижалась своими губами к моим. Я позабыл о маме, о бабушке, о самом себе». «Они подошли к калитке, и у соседей з а ­ лаяла собака. Она лаяла от скуки и скоро замолкла. Он увидел на небе необыкновенное ко­ личество звезд без луны. Она тоже стала смотреть на эти звезды. Они смотрели на звезды без луны, а потом вдруг начали целоваться, сжимая зубы, мучая друг друга нерешительностью и незнанием». «Студент еще не понимал, что он дол­ жен делать, что они должны делать даль­ ше, он повернулся, зашумев сеном, потя­ нулся к Майе и приник губами к ее губам, а она слабо отстранила его и вывернулась куда-то в темноту из-под одеяла. Что-то шуршало, гладкое и скользящее, и потом она тихо вернулась к нему, стала видна, белая, не дыша, обняла его, уже устремив­ шегося к ней, и послушно подалась к нему, острия ее пруди коснулись его рубашки, и он почувствовал тепло прижавшегося тела, и все это было уже неслышно, только нежно и горячо; они оба думали, что так должно быть и так будет...» Эти выдержки мы взяли наугад из про­ изведений, появившихся в разные годы. В них все различно: и возраст героев, и их профессии, и обстоятельства знакомства; разнятся эти произведения одно от дру­ гого, естественно, и своими литературными достоинствами. Но авторы их удивительно единодушны в своем пристрастии ко вся­ кого рода пикантным подробностям и «смачным» деталям, на удивление снисхо­ дительны к своим героям, к их любовным «забавам» и «проделкам». Но ведь так все и бывает в жизни, воз­ разят нам, сотни и тысячи людей знако­ мятся, сближаются и даж е позволяют себе «все» с первой же встречи. Все правильно, так было, есть и, видимо, долго еще будет, поскольку культура чувств у многих моло­ дых людей еше не столь высока, как бы нам того хотелось. Но отсюда вовсе не следует, что писатель должен опускаться до роли рассказчика сальных анекдотов... Вспомним для сравнения: чеховский Гуров тоже поцеловал Анну Сергеевну при пер­ вой встрече, некий поручик, один из геро­ ев Бунина, сблизился со случайной попут­ чицей, ехавшей с ним вместе на пароходе, буквально в считанные часы. Но писатели создали на основе этих тривиальных историй «Даму с собачкой» и «Солнечный удар» — общепризнанные шедевры «любовной» литературы, в кото­ рых каждая строка исполнена поэзии, где в каждой ф разе— трепет настоящего чувства и где ничто не оскорбляет ни нрав­ ственного чувства, ни эстетического вкуса читателя. Кстати, русскую классическую литерату­ ру всегда отличало умение говорить очень деликатно, как бы «вполголоса» о «таких вещах» — и это было одной из незыблемых ее традиций. В отсутствии натурализма и грубого физиологизма при изображении интимных сторон человеческой жизни ска­ зывался высокий гуманизм русских клас­ сиков, их уважительное отношение к жен­ щине, к ее духовным запросам и устрем­ лениям. И главное, классики умели пи­ сать о любви с «вдохновенным трепетом», умели рисовать «ее лучшие мгновения» так, что «наше собственное сердце млеет и за­ мирает от томного чувства, и благодатные слезы не раз подступают к глазам, и из груди рвется что-то такое — как будто мы свиделись со старым другом после долгой разлуки или возвращаемся с чужбины к родным местам». (Добролюбов). И весьма огорчительно, что слова эти можно отнести к очень и очень немногим современным авторам. Есть, впрочем, еще один способ для изо­ бражения подобного рода явлений, который также не был чужд русской классической литературе. Если уж действительно просто­ та нравов, «обнаженность» и «раскован­ ность» в интимных отношениях достигли пределов, граничащих с бесстыдством, то тут, по-видимому, пора сказать свое вес­ кое слово сатире. Кажется, одним из пер­ вых это по-настоящему понял Василий Шукшин. Вполне возможно, что Шукшин не ста­ вил перед собой никакой специальной цели, и здесь просто сам инстинкт большого ху­ дожника подсказал ему злободневную те­ му, но только ряд последних его рассказов представляется яркой сатирой на доморо­ щенных жрецов «свободной любви». Это прежде всего относится к трем его новел­ лам, опубликованным почти в одно время в разных изданиях: «Беспалый» («Наш современник», 1972 г., № 10), «Версия» («Звезда», 1973, № 2 ), «Владимир Семе­ ныч из мягкой секции» («Литературная Россия», 1973, № 13).