Сибирские огни, 1974, №9
бовали от художника отдаться своему делу безоглядно. Никаких обстоятельств, смяг чающих отступничество в слове, не могло быть, как не существовало оправдания от ступничеству в бою на той войне, с которой они не вернулись. Это чувство фронтового братства жило во многих из нас, но ни в ком так остро, как в Твардовском. Эхо ар тиллерийских залпов все еще докатывалось до нас и звучало под сводами дубового з а ла в Доме литераторов, в аудиториях и студенческих общежитиях, в пути — всюду, где читались фронтовые стихи старым дру зьям и первому встречному. Мы все еще возвращались с войны и не могли вер нуться... В скором поезде, удобства которого срав нивались невольно с бытом теплушки из эшелонов военной поры, я ехал в первую свою творческую командировку .в Винницу, через Киев. В Киеве, куда наш состав при был утром, выяснилось, что поезд на Вин ницу уходит вечером. Побродив по городу, поглазев на возде тую булаву сидевшего в седле бронзового Богдана Хмельницкого, я зашел в киевский Дом литераторов. Наверху, в бильярдной, гонял шары, видимо, писатель и завсегда тай Дома, худощавый, с тонким лицом, с тонкими же. очень шедшими к лицу, усика ми, с тонким — осиным— станом, который, казалось, все еще перетянут отсутствовавшим теперь армейским ремнем. Что-то очень привлекательное было в его лице и фигуре, так что на его вопрос — не играю ли? — я с удовольствием намелил кий, и мы на чали. После нескольких партий — играли на пи в о — мы спустились в ресторан и заказали дюжину жигулевского. За пивом выясни лось, что моего нового знакомого-киевляни- на зовут Виктором и что фамилия его — Некрасов. Я уже прочел его книгу «В око пах Сталинграда», шумно и хорошо встре ченную, так что разговор складывался жи во и со взаимным интересом. Сближало фронтовое товарищество. Каждому из нас было что вспомнить... Чтобы не слишком стушеваться перед его старшинством и явно подавлявшим меня а в торитетом, я между прочим, как о само со бой разумеющемся, упомянул о знакомстве с Твардовским. — А ведь Твардовский з д е с ь !— ска зал Некрасов,— В гостинице. Идем к нему. И мы пошли. Через Киев. Пешком. По его горбатым улицам, под каштанами. Это о Киеве писал мой теперешний спутник «В окопах»: «...Я смотрю на противоположный берег, на группы склонившихся ив, озаряемых дрожащим светом ракет... Вспоминается наша улица — бульвар с могучими каштанами. Деревья разрослись и образовали свод. Весной они покрываются белыми цветами, точно свечками. Осенью * дворники ж гут листья, а дети набивают полные карманы каштанами. Я тоже когда- то их собирал... Бог ты мой, как это давно было! А мо жет, никогда и не было — только ка жется...». Теперь, когда я вспоминаю тот наш поход в гостиницу к Твардовскому, мне тоже хо чется порою воскликнуть: бог мой, как эго давно было! А может, никогда и не было — только кажется... Но нет — было! Названия гостиницы, куда мы пришли, точно не помню. Во всяком случае — в одну из лучших, престижно называвшуюся не го «Киев», не то «Украина». И снова, как в мой первый приезд в Москву, все склады валось так удачно и даж е превосходно, чю , поднявшись в номер к Твардовскому, мы застали его у себя; к тому же он был один, не занят и довольно радушно приветил нас. Между прочим, Александр Трифонович лю бил это слово «приветить» и нередко упот реблял его в письмах. Войдя в номер, мы поняли, что Твардов ский занимает его не один— с соседом, чю было не удивительно, поскольку через день- два ожидались торжества по случаю 30 ле тая Советской Украины, и гости прибывали отовсюду и в немалом числе, приходилось потесниться. Удивило и осталось в памяти другое. На спинку одного из стульев был наброшен вы ходной костюм нашего хозяина, на спинку другого — китель полковника В ВС — соседа, также отглаженный, приготовленный для выхода. На штатском костюме золотились в ряд три лауреатские медали, на военном — три звезды Героя Советского Союза, Расположенные близко, почти рядом, костю мы эти не то чтобы соперничали, но равно соседствовали друг с другом. Удивительно и прекрасно было то, что под общим кровом сошлись как бы два мастера своего дела, два аса, владевшие — один небом поэзии, другой — фронтовым небом, оба Александ р ы — Александр Твардовский и Александр Покрышкин, сибиряк, уроженец Новосибир ска. Вскоре Покрышкин и сам появился в номере и присоединился к общей компании, значительно увеличившейся с приходом Ан дрея Малышко и других украинских писа телей. Не только я, но и остальные — что было заметно по перехваченным мною взглядам —-обратили внимание на это, так шедшее обоим, соседство. И хотя регалии и звания не всегда соответствуют трудам, подвигам и величию человеческого духа, тут не было сомнения в соответствии. Это радовало и вселяло гордость, особенно за нашего хо зя и н а— мастера, ибо главенство в компа нии принадлежало ему, а мы принадлежали К его цеху, к цеху поэтов. Андрей Малышко принес рукопись только что завершенного перевода на украинский язык поэмы Твардовского «Дом у дороги», чтобы познакомить автора со своей работой. Нет, воистину, война, хотя и стала нашим прошлым, все еще шла за нами по пятам и не хотела отстать. Едва успели гости освоиться, Твардов ский распорядиться об угощении, а Малыш ко разверну Iь рукопись и приступить к чте нию «Дома у дороги» в своем переводе, как
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2