Сибирские огни, 1974, №9

составленными, как в сельском клубе, скамь­ ями. Так же просты и непритязательны бы­ ли стол президиума с красной кумачовой скатеркой и фанерный ящик докладчика. Но было электричество — настоящее, городское. Была, обрадованная передышкой и всей этой необычной для нас мирной обстановкой, мо­ лодая товарищеская компания, разместив­ шаяся общежитием тут же, в соседних, то­ же пустых комнатах. И было тщетно скры­ ваемое напускным равнодушием нетерпели­ вое желание услышать о своих писаниях слово старшего летами, званием и опытом товарища. Докладчиков, как я узнал теперь, порыв­ шись в старых подшивках, было три. Но в те дни мне, по тогдашнему моему молодому эгоизму, запомнился, .разумеется, один до­ клад, а именно тот, в котором шла речь о моих стихах,— доклад Твардовского «Фрон­ товая поэзия». Впрочем, не только мне — каждому и.з поэтов казалось, что доклад был о нем, что похвалили именно его стихи. Это стало ясно из туманных, по скромности, заявлений участников совещания после до­ клада, когда мы собрались в нашем обще­ житии накоротке. Еще яснее читалось это по сияющим лицам поэтов. Особенно повез­ ло Борису Карпенко. Похвала Твардовского его стихотворению «Лось» — и с этим согла­ сились все — была особенно убедительной. Стихотворение действительно было необыч­ ным. В нем рассказывалось, как два солда­ та в чаще прифронтового леса наткнулись на лося, не услышавшего, не почуявшего их приближения: Здесь тропы тайные, и все дороги Покрыла мхом седеющим земля. Припав к ручью , р асстави в прочно ноги, Он жадно пил, ноздрями ш евеля... Солдат, от лица которого ведется повест­ вование, вскидывает авто,мат, но его напар­ ник-снайпер останавливает своего товарища. Ему, еще вчера из засады хладнокровно бравшему на мушку каждого оплошавшего гитлеровца, жаль убивать зверя. И вот уже оба — и тот, что остановил ненужный выст­ рел, и другой, опустивший оружие,— оба, сдерживая дыхание, любуются первоздан­ ной мош'-ю к красотой, горячим током са ­ мой жизни, струящейся, пульсирующей в каждой жилке лесного великана. Наглядев­ шись и да,в напиться, солдаты вспугивают его тихим свистом, и лось, прянув, срыва­ ется с места, чтобы исчезнуть, растаять, как видение, в предутренней дымке. И деревцем безлистым пролетели В туман его ветви сты е рога... Чтобы понять необычность для нас этого стихотворения, так высоко оцененного тогда Твардовским, нынешнему читателю необхо­ димо знать, когда и .в какой обстановке бы­ ли написаны эти стихи. А написаны они были тогда, когда мы впервые вступили в логово врага, в логово зверя — как тогда говорили и писали, в дни возмездия гитлеровцам за все, что соверши­ ли они во время оккупации на нашей попран­ ной их нашествием земле, ,в дни .великого и понятного каждому ожесточения. Стихотво­ рение казалось необычным своей человеч­ ностью. Оно — «е то возвращало к допоен­ ному времени, не го уводило в послевоен­ ное. Мы забыли о пощаде и жалости. Твардов­ ский помнил. Помнил о завтрашнем дне, о возвращении — и скором у ж е— к мирному труду, к земле и саду, к семье, к детям, когда особенно нужна будет доброта к лес­ ному зверю и птахе, не говоря уж о чело­ веке. Коси, коса, пока роса, Р оса долой — и мы домой... Совещание писателей 3-го Белорусского фронта, длившееся несколько дней, закончи­ лось, и мы разъехались — каждый в свою часть, но уже не застали «а местах своих полковых, госпитальных и редакционных, как тогда называли, «хозяйств». Началось последнее для нас на западе на­ ступление, и догонять своих пришлось уже в глубине Восточной Пруссии, где-то под И.нстербургом. Горели немецкие города. Колонны плен­ ных тянулись навстречу. Ждал своего пос­ леднего часа обложенный нашими войсками Кенигсберг. Война подходила к концу, так что вновь увидеть Александра Трифоновича Твардовского довелось мне уже в послево­ енное время. Известно, как важны первые шаги на лите­ ратурном поприще, как окрыляет, заставля­ ет работать первая похвала умудренного го­ дами, мастерством и опытом художника, его доверие. В нашу последнюю встречу на фронте ТБардовский был подполковником, я — сер­ жантом. Это соотношение или дистанция ос­ тавались и позже в литературе. Но, будучи старшим товарищем, он умел ободрить, под­ держать, продвинуть. Разумеется, когда ви­ дел, что в ранце сержанта припрятан до по­ ры если и не жезл маршала, то во всяком случае все же какой-то жезл! Так было и со многими моими сверстни­ ками. Так было со мной. После победы над Германией дивизия на­ ша была переброшена на Дальний Восток, в Монголию, участвовала в разгроме Кван- тунской армии, а после капитуляции Япо­ нии стала на зимние квартиры в Пхеньяне. На родину, в Сибирь, я вернулся по демо­ билизации в 1947 году и тогда же, пришпи­ лив для пущей важности к полевой гимна­ стерке все свои медали и ордена, предстал перед новосибирским поэтическим ареопа­ гом в одну из литературных «пятниц» с чте­ нием уже собранных в книжку фронтовых стихов. Медали и ордена не помогли. Лите­ ратурные дела мои того времени можно бы­ ло бы охарактеризовать так: маститые слу­ шали, рекомендовали, не издавали... И поскольку щеголять в Пятницах мне в конце концов надоело, ничего другого не оставалось, как обратиться к главному ар­ битру, како.вым оставался для меня Алек­ сандр Трифонович с первой нашей встречи на фронте, и к мнению которого не могли не прислушаться в Новосибирске. Я послал ру­ копись в Москву. Позже, когда «Звезды на касках» вышли в издательстве «Молодая гвардия», я получил такое письмецо: