Сибирские огни, 1974, №9

тельным цинизмом, жестоко обращался с птицей-журавлем, видя, что она приручена к людям, и зная, что она жила в детском учреждении и способствовала нравственному воспитанию детей, Шпенёв... совместно с Салатовым и Бурмистровым содрали с нее кожу, сварили мясо и съели, распивая спирт­ ные напитки, т. е. совершено преступление, предусмотренное ст. 206, ч. II УК РСФСР». Прокурор города Алексей Николаевич Си­ лаев дал санкцию на арест преступников, квалифицируя их действия как хулиганст­ во, проявленное с особой дерзостью. Началось следствие. А между тем пополз­ ли по городу слухи: «Ничего им не будет». Люди возмущались, люди говорили: «Пове­ сить мало». И в то же время знающие пре­ ступников неохотно давали показания, пред­ почитая остаться в стороне. В чем дело? Бедный Журка и неожиданный шум из-за него потянули целую цепь преступлений мо­ лодчиков с улицы Омской, которым пока удавалось выходить сухими из воды. На Омской — двухэтажные деревянные бараки тридцатых годов, сараи, сараюшки с курами, свиньями, лавочки у подъездов, где некоторые жители посиживают уже по тридцать лет. Сидят эти люди по вечерам и наблюдают, как на их глазах растут маль­ чишки, как в определенное время начинают обрастать длинными космами и гоготать в темноте, как озоруют, хулиганят, собирают­ ся то у Сапоговых, где сама мать с двумя сыновьями пьет, то у Головиных, где такое творится... Все знают, что верховодит ими Василий Шпенёв, человек, которому по воз­ расту давно бы пора иметь и трудовой стаж , и семью, но ни того, ни другого у не­ го нет, содержит его мать-продавщица, обе­ регая в двадцать семь лет от тяжелого тру­ да, причем содержит не по средствам: по солидному виду да по пристрастию к доро­ гой одежде соседи окрестили Шпенёва Ди­ ректором. А подростки зовут его Богом. Он мастер­ ски смешивает порошки, капли и прочие ап­ течные препараты, создавая алкогольные напитки (и вот уже прошел слух, что он учился в медицинском институте), он может найти подход к любому «заводскому» в день получки и вытрясти из него деньги на про­ пой (и вот уже удивляются мальчишки: «Голова, недаром учился на электроника!»). Но главная «слава» Шпенёва, приклеив­ шая ему ярлык «умника», состоит в том, что он лихо уходит от личной ответственно­ сти за разного рода преступления. Шпе­ нёв — организатор не одного безобразного поступка, ни разу до этого не был судим. Зато был судим Сапог, или, вернее, Сапо­ жок, человек несамостоятельный, мелкий, с детских лет воришка, плут, что служит на посылках у Бога — Шпенёва. Зато теряет достоинство рабочий парень Бурмистров, ко­ торого за безволие да за податливость ха­ рактера окрестили Ваней — прост, мол, без­ ответен, одним словом, Ваня Бурый. А на самом деле, этого высокого видного парня зовут Владимиром. И вот зашептала улица: «Все его боятся, этого Шпенёва». И вот покатилась молва: «Мать говорит, из-под земли выскребу, двух кабанов не пожалею»... И начали вспоми­ нать: «Сколько она тогда-то дала? Деньги все сделают»... В кабинет следователя Шпенёв входил не просто уверенно, а разухабисто. Здоровен­ ный малый. На лбу светлый чуб. Глаза го­ лубые, нахальные. Верны слова одного из соседей: «Такой видный снаружи и такой подлец внутри». После первого же вопроса следователя из Шпенёва хлынул поток оправданий. Все его способности служили одному — выкрутиться любой ценой. И в демагогических разглагольствованиях, и в словообилии, охотном, шумном, все отчетли­ вее проступало подлинное лицо этого типа. Он — тунеядец. Меняет места работы, что­ бы не привлекли к ответственности, но не трудится. Собственно, его падение начинает­ ся с нежелания трудиться. Кончил одиннад­ цать классов (мать души не чаяла в нем после смерти отца, не щадила ни денег, ни совести, чтобы продвинуть сынка в люди), поступал в институт, оказалось, что учеба — это труд, да еще какой! Бросил институт. А мама все пичкает да одевает... Вот уже десять лет. И вся его «логика», и все «мыс­ ли», и вся «эрудиция», и безмерное нахаль­ ство служат одному — выпить, поесть, а так как в его жизни нет труда, дающего возможность пить и есть, приходится заме­ нять его шарлатанством, приспособленчест­ вом, вот в этом он отточил мастерство, име­ ет опыт. Его мораль — полное отсутствие представлений о совести. На очных ставках он, не моргнув глазом, отрицал показания своих приятелей, свали­ вая все на них. Характерная сцена: зачитывается показа­ ние Сапогова; и вдруг неожиданно злой взгляд разъяренного Бога в его сторону, ру­ ка сжимается в увесистый кулак. Сапожок съежился, подобострастно хихикнул... И вы­ сокий Бурмистров как-то терялся, усыхал рядом с Богом, отказываясь от первоначаль­ ных показаний... Шпенёв вполне освоился в кабинете сле­ дователя, держался развязно: — Зачем мне адвокат? Видите ли, она плачет, какая сентиментальная дама... Я сам могу защититься! Он до того был уверен в собственной без­ наказанности, что даж е не скрывал своего цинизма. Следователь: — Я понимаю адвоката. Я не раз видел, как дети шли через улицу, держась за рубашонки друг друга, а ж у­ равль держал клювом за рубашонку послед­ него малыша. Шпенёв: — Ну и что, эта умилительная картина вас нравственно воспитала? Птица не зарегистрирована — раз, эмоции к делу не относятся — два. Нет, все-таки словесная развязность, сви­ детельствующая, кстати, вовсе не об уме, а лишь о бесстыдстве опустившегося челове­ ка, должна иметь под собой более крепкую базу, нежели шпенёвская юридическая ос­ ведомленность, почерпнутая им в камере предварительного заключения. Если проана­ лизировать хотя бы один, последний, из де­ сяти его праздных годов жизни, то он бу­ дет знаменателен такими событиями: гнус