Сибирские огни, 1974, №9

неделовой человек»... Зачем ты это делаешь, дешевая твоя морда? — Какие сплетни? — ошеломленно спросил Князев.— Иди проспись. — Мне твои советы — вот! — Жарыгин хлопнул себя по оттопырен­ ному заду. — Я в них и раньше не нуждался, теперь — тем более... Ты извинись. Вот здесь прямо, сейчас. Не отходя от кассы. Изви­ нись, чтобы все слышали. Вот иди сейчас к радиоле, сними адаптер, и — на весь зал. У тебя голос громкий, все услышат. Которые твоим сплет­ ням поверили... Ну! Чего стоишь? Или тебя проводить? Князев видел перед собой красное раздувшееся лицо Жарыгина, беловатую накипь в уголках рта, налитые кровью глаза, слышал чудо­ вищные своей несправедливостью обвинения, и все заслонило желание схватить эту морду в пятерню, сжать, скомкать — и опрокинуть! Но он сдержался. — Костя, иди спать. Иди по-хорошему... — Спать? Я тебя сейчас уложу спать. Я тебе такое заделаю... Левой рукой он сграбастал Князева за рубашку возле горла, рва­ нул к себе, замахнулся сверху стаканом, расплескивая остатки водки, Князев перехватил его руку в запястье, в нем уже клокотало яростное наслаждение удара... Кто-то быстро, грубо втиснулся между ними, он увидел Переверцева, Фишмана, Сонюшкина, ребят из партии Перевер- цева, из других партий. Миг назад рядом никого не было, откуда они взялись? Жарыгина окружили плотным кольцом, прижали к бокам ру­ ки, вся эта группа быстро, почти бегом пересекла зал, распахнулась и хлопнула дверь... Тяжело дыша, Князев поправил галстук. Внутри все дрожало. Оп огляделся, медленно приходя в себя, но взгляд этот был беглым, несфо­ кусированным, почти машинальным. Впрочем, сейчас и пристальный наблюдатель ничего не заметил бы. А вот минуту назад... Минуту назад был в зале человек, который украдкой, но заинтересо­ ванно следил за их диалогом — Дмитрий Дмитрии Пташнюк. Он даже привстал, как болельщик на трибуне, когда Жарыгин пустил в ход ру­ ки. Когда же вмешались посторонние, на лице Дмитрия Дмитрича про­ мелькнула разочарованность, и он отвернулся.. Банкет потерял для не го интерес, напиваться он предпочитал в очень тесной компании — на­ едине с бутылкой. Когда Дмитрию Дмитричу бывало грустно, он потихоньку мурлыкал себе под нос — «спивав», и вспоминалось ему горячее, степное солнце, шерстистые стебли подсолнухов, шалашик на краю огорода и певучий ма­ мин голос: «Димко-о, Андрийко-о! Исты-ы!» Вспоминался скрипучий коло­ дезный журавль, белая мазанка под камышовой крышей, высокие ог­ ненные мальвы... Где та хата, те мальвы? Где кости того Андрийки, лю­ бого братика? В один год братов призвали и в один день, а доля каж ­ дому вышла своя. Андрийко пал смертью храбрых в сырых кубанских плавнях, а Дмитрий из-за плоскостопия угодил в обоз, там и провоевал всю войну. Пули и осколки его обходили, но и награды тоже: так с единственной медалькой «За победу над Германией» он в сорок пятом и демобилизовался. Обозная жизнь отучила его от хлебопашества, род­ ное село было вконец разорено, и Дмитрий Дмитрия подался искать счастья-доли в иных краях. Бывшего фронтовика взяли кладовщиком на макаронную фабрику, что по голодному послевоенному времени рас­ ценивалось как подарок судьбы. Спустя четыре года ему удалось пере­ кочевать на мясокомбинат, потом в ОРС, а там завбазой, прожженный ворюга, подвел его под недостачу, и получил Дмитрий Дмитрии срок. Из заключения он вышел поумневший и злой. Иметь дело с матери­ альными ценностями у него отбили охоту, надо было прибиваться к 4 ej му-то серьезному, выбирать свою линию в жизни и идти по ней вперед