Сибирские огни, 1974, №9
Он долго сетовал на собственную неосмотрительность, отчитывал жену за ее дурацкий порыв, а Таня молча глядела, как в прогаре духов ки мелькают язычки пламени. Да, нравился ей Князев, одно время даже влюблена была, потом это прошло, остались симпатия, уважение. Ну, как не предупредить его! Надо было бы, конечно, самой как-то излов читься, не вмешивать сюда Борьку. Борька — начальник отряда, лицо от ветственное, а с нее, чертежницы, какой спрос? А может, и самой не стоило бы вмешиваться? Борька, как всегда, осторожничает, но, наверно, он в чем-то и прав... Так думала Таня Афонина, прислушиваясь то к недовольно бубня щему голосу мужа, то к голосу благоразумия, то к тихому голосу сове сти, и не знала, кого же слушать. Высотин, Сонюшкин и Фишман жили втроем в большой комнате, которую арендовала экспедиция. Хозяйка, фрау Фелингер, как они ее между собой называли, согласилась готовить для них и стирать, и они с полным основанием считали, что быт у них налажен идеально. У хо зяйки корова, свиньи, куры, своя картошка и капуста; в продмаге всевоз можные крупы, консервы, мясо, рыба (родная, енисейская), дичь — что еще можно пожелать? Готовила фрау по-немецки аккуратно и по-сибир ски основательно. Постояльцы, в свою очередь, не скупились на похва лы, и пансионат фрау процветал — на зависть остальным экспедицион ным холостякам. Этот вечер они проводили дома. Сонюшкин в своем углу мастерил из тонкой сталистой проволоки петли на зайцев. Фишман за столом пере водил статью из английского геологического журнала. Высотин полуле жал на кровати и тихонько бренчал на гитаре: А я еду, а я еду за деньгами, За туманом пускай едут дураки... Сухо треснуло в стене. Высотин, не переставая перебирать струны, повернул голову в сторону Сонюшкина. — Юрка, впусти своих скотов. Лапы поморозят. — Еще чего,— сказал Сонюшкин,— Йето... йето... с-собаку нельзя в дом пускать. Нюх а-пропадет. Заядлый охотник, он держал двух лаек. Они были неплохо натаска ны на пушного зверя и боровую дичь. Каждый год Сонюшкин брал в ап реле отпуск и уходил в тайгу на самый настоящий промысел, добывал белок, песцов, иногда даже соболей. Шкурки он сдавал на заготпункт, птицу раздаривал знакомым (фрау почему-то брезговала возиться с пе ремерзшими тушками рябчиков и копалух). — Жестокий ты человек,— Высотин ударил по струнам.— Бессер дечный. Александрович вон Дюка даже в контору пускает. — Испортил пса. А-кк... А-кк... комнатную собачку из него сы-делал. — Ничего подобного. Добрый человек потому что. Егор, так я го ворю? Игорь Фишман, к которому был обращен этот вопрос, не отрываясь' от словаря, кивнул. Он дорожил своим временем. У Фишмана был даль ний прицел: к концу срока договора сдать экзамену кандидатского ми нимума, собрать материал, а потом поступить в очную аспирантуру и через три года выдать диссертацию. Но о своих планах он не распростра нялся, говорил, что занимается просто так, для себя. В свое время и Высотин был полон благих намерений. Заочный ин ститут, железный распорядок дня: кроме работы, два часа физических упражнений, семь часов для сна, остальное — для самообразования. Ну, поле не в счет, там день делится только на две неравные части — работу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2