Сибирские огни, 1974, №8
Но как ни остерегались родители, бандиты достали их и в дальнем Джоргонтое. До крови дело не дошло, но ограбили они семью подчи стую. В 1930 году мой дядя Тимофеев провел отряд ГПУ под командова нием Сахарова в далекую таежную глухомань, где и были выловлены остатки банды Стручкова — в тайных землянках там было найдено не мало оружия и боеприпасов, спрятанных «до лучших времен»... Так для нашей семьи, для всех моих земляков кончилась граждан ская война. В 1932 году на безымянных могилах красных воинов на берегу реч ки Матта в торжественной обстановке был водружен красивейший, как мне казалось, деревянный обелиск. Мы, первые мытахские пионеры, конечно, были во всем этом торжестве самые горячие участники... Родители, мать в особенности, все более активное участие прини мали в общественных делах, на селе их звали активистами. Мать была бессменным депутатом на землепеределе, «доросла» до зампредседате ля наслежного Совета. А отец все хлопотал вокруг местной школы — ремонтировал, снабжал топливом. И во всех этих делах, касались ли они землепередела или школьных нужд, родителям всякий раз прихо дилось наступать — главным образом на богатеев, на зажиточных. А такое даром не проходило. Еще крепка была кулацкая родня Стручковых, то прямая, то скрытая борьба не затухала. В ход пуска лись любые средства, вплоть до клеветы, так презираемой в якутском народе. В 1931 году на родителей была подана бумага, будто при по стройке новой избы они пользовались наемными хамначитами (бедня ками, поденщиками), то есть эксплуатировали чужой труд, и, значит, должны подпасть под раскулачивание. Едва удалось родителям отве сти от себя такую нежданную беду. Потом, много позже, отец одно время был председателем колхоза, в годы войны участвовал в трудфронте, перевозил грузы на оленях. До жили они до хороших лет. Отец умер в преклонном возрасте в 1965 го ду, мать пережила его всего на пять лет... Тридцатые памятные годы были переломными и в моей юной судь бе. Парень с пятиклассным образованием, я сам стал учителем — пре подавал в ликбезе. Днем работал в колхозе, а вечером учил взрослых якутов грамоте. Живы картины тех дней: допоздна, при свете чадящей лучины склоняются над букварем седые головы, голоса, простуженные на ветру, тянут «а», пытаясь соединить его с неподатливым «б». Не знаю, поймет ли современный читатель все величие и будоражащую радость такой простой картины: якуты учатся грамоте... Мой «послужной список» быстро заполнялся — с быстротой, объ яснимой только самим временем. Я стал колхозным бригадиром. По том секретарем в нарсуде. Потом инструктором райкома комсомола. За дело я брался с веселой охотой, казалось, все мне дается лег ко,— жил будто на одном дыхании. Такое время было: сбывались лю бые мечты! В колхозной ли бригаде, на заседании нарсуда думал я о заветном: вот пройдет немного лет, и стану я поэтом, выпущу свою собственную толстую книгу. Казалось — до желанного можно дотя нуться рукой. И все вокруг представлялось простым, легко несущимся вперед. Люди, с которыми встречался, были столь выразительными личностя ми, что никогда потом я таких лиц и судеб, кажется, и не встречал. Постоянно, с малолетства я как бы находился в стихии народной поэзии. Это и бесконечные рассказы бабушки — женщины просто-таки
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2