Сибирские огни, 1974, №8

Д А В Н Е Е В тот давний год, в полузабытой дали. Мы с мамой жали молодую рожь. Мой острый серп из выбеленной стали Был на пилу зубастую похож. Порезался я. И она, устало Сев у межи, средь васильковых трав, Мне палец, словно куклу, замотала. От кофточки тесемку оторвав. И, хлипая, я лег в тени суслона И теплый квас цедил из туеска. Далекие, по краю небосклона Текли над краем поля облака. А здесь, над мамой, солнышко пылало, Жгло шею непокрытую ее. Но шла и шла она. И жала, жала. Как нож, серпа сверкало острие. А я, жарой и болью разморенный, Припав к стерне зареванной щекой, Я спал и не видал, как раскаленный Шар огненный катился на покой. Как мать, дожав тот клин за крутосклоном И глянув на закатный небосклон, Пришла и села рядом, под суслоном, И тихо караулила мой сон... Все это — за пространством, за рекою Бегущих лет, за быстриной ее. Но и сейчас я чувствую щекою Тот нежный взгляд и колкое жнивье. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ Зябким ветром, мартовским бураном Был повит ее последний путь. Как бы нас покинула ни рано, А уже обратно не вернуть. Понимаем, жмемся виновато. Первый из шести ее детей, С выщербленной, старенькой лопаты Первый ком я бросил рядом с ней, И последний ком уже уложен. Сказаны последние слова. Каркнула, сумняшеея ничтоже, На суку воронья голова. И умолкла. Ветер дул сквозь щетку Голых прутьев в снеговой пыли,