Сибирские огни, 1974, №8

Вижу стальные железнодорожные пути - при взгляде сверху они похожи на струны какого-то музыкального инструмента, не то лиры, не то арфы не то гуслей; вижу переезд, будку стрелочницы. Опущен шлагбаум. По обе стороны от переезда копятся грузовики и легковые автомобили, долго стоят, пережидая, пока пройдет товарняк, груженный углем и лесом. к Вижу за линией крытый толем дом деда Дуракова. Дед по-преж­ нему сидит во дворе. Но что это? Ворона взмахнула крыльями, снялась с городьбы и опустилась на плечо старику. Щелкая створками клюва, она принялась что-то рассказывать ему на ухо. Дед тянется рукой к тетради в зеленую линеику, но страницы ее начинают расти, делаются прозрачными и голубыми, как воздух, а линейки превращаются в теле­ графные провода, с которых тут же вспархивают, став малыми птаха­ ми, быстрые витиеватые буковки, которые дед успел написать, и друж­ ною стаей, развернувшись над крышей, улетают в синь неба. Вижу свою улицу. Она еще не выбита машинами, еще на ней не глина, а трава-мурава, да черный паслен у оград, да калачики. Вижу наш дом. Раннее-раннее утро. У ворот стоит пегая РТМ-ов- ская лошадь, запряженная в ходок, на котором лежат две обернутые мешковиной литовки. Вижу отца и рядом с ним мальчика, в котором уз­ наю себя. Мать выносит нам из дому сумку, где круглая, теплая бухан­ ка хлеба, две бутылки молока, заткнутые газетными пробками не­ сколько яичек и соль в спичечном коробке. Мы садимся в ходок, и отец берется за вожжи. Весело бренча, телега катится по улице. Дальше я кидаю взор, туда, за деревню. Там во всю свою ширь раскинулось лето с разнотравьями и разноцветьями. Вижу зацветаю­ щие хлеба и бегущую между ними дорогу. В хлебах стоят сухие, потре­ скавшиеся телеграфные столбы, а у их подножия — все васильки да колокольчики. Тишина в степи. Лишь долго бренчание телеги по сухой, накатанной до слепящего блеска дороге слышится, да пофыркивает лошадь, которой золотистая пыльца вытянувшихся злаков щекочет ноздри. Зной. Сушь. Без умолку стрекочут кузнечики. Когда стоишь среди поля, каждого слышишь в отдельности, а когда едешь, стрекотание сливается в один длин- ный звук, натянутый, как нить, над землей. В ложбине где-нибудь обо­ рвется эта нить, но чуть выедешь, опять начинается — звонче прежнего. Кажется: звенят тысячи крохотных молотов, выковывая что-то ослепи­ тельно-яркое и изумительно-тонкое, что, когда поднимется, станет либо семицветной дугой радуги, либо алою'полевою зарей. Перебирая лапками лепестки, возится в цветке пчела, позабыв обо всем на свете. И, как по шесту горошек, струится по солнечному лучу трель жаворонка. И все расширяется поле зрения, новые и новые горизонты, словно от брошенного камня круги по воде, бегут и бегут передо мной. Справа от меня — апрель в желтых березовых сережках, с легким, как выдох, лесным островком посреди начинающей пылить пахоты. Уже распустилась верба, уже распечатаны ходы в муравейниках. Пухнет, пузырится и чавкает, как тесто в квашне, болотистая низменность. По левую руку — солнечный август. Белым и фиолетовым цветет картофель. Золотоглавый, обдает меня теплым дыханием верховод ого­ родного мира — подсолнух. Дальше и дальше, расширяясь, убегают круги. Мелькают реки, по­ ля, холмы, озера, села и города. Проносятся времена и пространства, сливаясь, как стрекотание кузнечиков, в одну бесконечно протяженную линию. Но стоит замедлить или- остановить взгляд, и видишь;