Сибирские огни, 1974, №8
изгибаясь, вытягиваться в длину и, несколько медленнее — раздаваться вширь. Когда Вася оторвал, наконец, глаза от аквариума, то, к своему удивлению, не смог обнаружить никаких признаков комнаты, где недав но находился вместе с Путником. Теперь он стоял на невысоком при горке, поросшем темно-зеленым мхом. Вася перевел взгляд на аквари ум, но и его не стало. Внизу, за веселым березовым леском, протекала река. На островах и в прирусловых зарослях кишело великое множест во водоплавающей птицы. Виделось с холма далеко-далеко, и все было крохотным, но очень отчетливым, словно смотрел Вася в хрусталик видоискателя, встроенно го в фотографический аппарат,— контуры и цвета предметов, концент рируясь в малом объеме, приобретали необычайную яркость и вырази тельность. Зелень деревьев, голубизна неба, белизна облаков сгущались до такой плотности, что начинали светиться. Вася никогда еще не испы тывал столь острого зрения... Мой брат работал в Заготзерно. Я очень гордился этим. Гордился потому, что там был элеватор — самое высокое сооружение из всех, ка кие я знал в ту пору. Ни телеграфный столб, ни водонапорная башня, ни дерево, ни даже пожарная каланча не могли сравниться с ним высо той. В какое бы дальнее поле ни отъехали мы, элеватор был виден отовсюду. В дни праздников над элеватором поднимали флаг, а ниже флага было окошечко, и мне казалось, что если залезть на самый верх и по смотреть в это окошечко, то можно увидеть всю землю, а главное — Москву, Кремль, который я столько раз рисовал в школьной стенга зете. Я спрашивал у брата, смотрел ли он в это окошечко. Брат говорил, что он каждый день смотрит в него, что оттуда действительно видно да леко-далеко, даже заречная деревня Вороново видна. Однажды я упросил его взять меня с собой на элеватор. Мы прошли мимо громадных автомобильных весов, где брат пояснил молоденькой симпатичной весовщице: «Вот парня привел. Хочет Москву посмотреть вон из того окошечка». И она улыбнулась. Мы прошли мимо длинню щих, выбеленных известью складов с надписями «НЕ КУРИТЬ!». Пере шли через ржавые железнодорожные рельсы, где между шпалами рос подорожник и стояла зеленая дрезина с выбитой фарой, и оказались возле какой-то железной дверцы. Из нее. вышел строгий мужчина в бре зентовом дождевике. И ему брат объяснил, что «парень хочет Москву посмотреть из самого верхнего окошечка». Строгое выражение сошло с лица мужчины, и он сказал: «Только поосторожней там наверху!». Мы поднимались по узеньким железным ступенькам, то и дело пово рачивая. Пахло мукой. Было пыльно. Вращались какие-то шкивы. Вверх и вниз бежали с шелестом приводные ремни, сшитые сыромятной ко жей. Шумели коленообразно изогнутые жестяные трубы, по которым текло зерно. Наконец мы добрались до площадки, где лестница кончалась. Пло щадка освещалась оконцем, стекла в котором не было, отчего в помеще нии гулял сквознячок. «Ну, теперь смотри»,— сказал брат. И я увидел весь наш поселок с его домами и огородами, увидел ка менный раймаг, клуб и школу, увидел реку, а за рекой — деревню Воро ново. За деревней темнели леса, у горизонта поднималось марево и ме шало разглядеть, что дальше. «Да,— сказал брат,— не совсем удачное время выбрали. В ясную
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2