Сибирские огни, 1974, №8

Рустам Валеев. Далекий дом. Повесть. Челябинск. Южн.-Уральск. кн. изд., 1973. Главные герои повести Рустама Валеева вы-писа-ны достаточно .рельефно, показаны в связи со средой и обстоятельствами, их по­ родившими. Однако, если рассматривать их в качестве социальных типов, они могут по­ казаться вариациями на темы давно зн ако­ мых характеров: воплощение народной муд­ рости, намного чудаковатый, себе на уме, крестьянин (Хемет); принципиальный и чест­ ный, «о несколько «узкий» комиссар (Ка- ромцев); олицетворение нового мира, меч­ татель и энтузиаст (Я куб). Поскольку изоб­ ражение предреволюционных лет и граж ­ данской войны на Южном Урале, в общем, не свидетельствует о принципиально новой концепции этих событий, то, очевидно, не са-ми по себе они занимали автора, а д а в а ­ ли лишь возможность проследить истоки нравственных устремлений героев,— их-то писатель и исследует и, судя по всему, соби­ рается исследовать дальше. Книга .написана молодым автором, совре­ менность определяет все авторские пред­ ставления о жизни. В Хемете, Каромцеве, Якубе персонифицированы разные аспекты одной проблемы — проблемы человеческого достоинства. Заслуга Рустама Валеева состоит в том, что он увидел в своем герое, простом ло­ шаднике Хемете, ценности, так необходи­ мые современному человеку для достойного существования. В образе Хемета воплощена мысль о несгибаемости человека; автор ве­ рит в его умение бороться с обстоятельства­ ми и преодолевать их. Именно эту готов­ ность п р е о д о л е в а т ь прежде всего и замечает Каромцев в лошаднике. С той ми­ нуты, когда, с лихорадочными глазами на изможденном лице, Хемет встает из гроба, куда его, спящего, положили санитары во время эпидемии холеры, и до той сцены в конце книги, где старый Хемет смеется над зятем-беглецом и уже готов отпустить за ним свою дочь, чтобы молодые в другом ме­ сте могли начать новую жизнь,-— до той са­ мой сцены мы снова и снова убеждаемся в неподатливости, неистребимости и силе Хе­ мета. ...С караваном бухарцев Хемет прибыва­ ет в Маленький Город. Хемет очарован зре­ лищем ярмарки, знает цену деньгам, но, ви­ дя хитрых и изворотливых людей, помнит о том, что есть нечто выше преуспеяния. Хемет приглядывается к миру, принимает его законы или отвергает их, но при этом всегда остается самим собой. Он отстаива­ ет свою свободу от разного рода захребет­ ников и со сдержанным недоверием отно­ сится к меняющимся властям. Одинокий и как будто оторванный от своего рода, из­ гой, Хемет на самом деле — плоть от плоти народа. В нем «дышат почва и судьба». Ж изнь не скупится н-а испытания для Хе­ мета, но он не чувствует боязни перед воз­ можностью новых мытарств, потерь, пора­ жений, потому что «между теми днями и нынешними было преодоление — оно воз­ вышало его и делало более терпимым ко.все­ му тому, что готовила ему судьба еще...» «Готовность преодолевать и еще преодо­ левать» дарует Хемету внутреннюю свобо­ ду. Но лишь став соратником Каромцева, осознает он, как ая сила и свобода необхо­ димы человеку в новой жизни. С азартом взявшись за организацию общины и создав это маленькое и, как бы сказали в наши дни, рентабельное предприятие, Хемет пой­ мет, -что служение людям должно быть сво­ бодно от хитрости и уловок, бывших уделом его одинокого стоицизма. «Та же отвага самосохранения еще .не так давно .принуждала его поступать хитро, вертко и -жалко, но теперь все то было в прошлом, и он никогда больше не станет унижать себя ни злобой отчаяния, ни хит­ ростью, ни увертками». Доброта, терпимость, спокойная мудрость — таков нравственный итог эволюции Хе­ мета. Каромцев. в известном смысле, является антиподом Хемета. И дело здесь даж е не в том, что гер-ои принадлеж ат к разным по­ колениям, и не в пестрой биографии К аром­ цева (впрочем, скитаний и мытарств обоим выпало достаточно),— дело в том, что К а ­ ромцев, если так можно выразиться, функ­ циональный человек. К ак личность — он почти исчерпывается делом, которому слу­ жит, он весь -подчинен злобе дня. Он сам это замечает при первой встрече с Хеметом. Каромцев увидел, что «глаза лошадника выраж аю т не просто наст.роен-ие нынешнего положения, а настроение его жизнепребыва- ния». Вот этого «настроения» в Каромцеве и нет. Не оттого ли, понимая бесспорное свое преимущество перед лошадником, чью жизнь не поколебали ни революция, ни война, он все-таки ловит себя на ревност­ ном чувстве к Хемету?.. Слов нет, свой выбор Каромцев сделал сознательно,— солдат революции, он пре­ дан ей душой и телом. Но вот кончается война на Урале, и, привыкший воевать и кричать на митингах, Каромцев вдруг стал ­ кивается с пустотой. Воспоминания об ут­ раченных доблестях, о времени, когда он жил неистово, полно, ярко, терзают его. Он отправляется на Дальний Восток, снова воюет и возвращ ается победителем. И все-таки за героической жизнью К аром ­ цева маячит призрак слабости. К ак еще, в самом деле, назвать эту его .неспособность противостоять обстоятельствам? В повести рядом с -полнокровным Хеметом он каж ется несколько худосочным. Вообще, линия К а­ ромцева выписана слабее, а эпизоды с его участием, которые могли бы придать дина­ мичность и остроту повествованию (прод­ разверстка, схватка с ба-ндита-ми), тонут в описателыности. Молодой Якуб так же исступленно, как и Хемет, отстаивает свое «я», его упрямство — это ,не что иное, как пробудившееся чув­ ство собственного достоинства. Перед нами личность, осознавшая самое себя, свои цели -и возможности. Якуб покидает «мухортый городишко» и приходит к людям, которых не могло быть в пору молодости Хемета,— к механикам и планеристам. В причастности к их делам и заботам сын шапочника обре­ тает подлинную свободу — возможность