Сибирские огни, 1974, №8
ра как нечто долж ное и непреложное. Родо вые распри дл я него естественны, мало то го, он видит свой долг в защите фамильной гордости и чести. Он .приходит в ярость по тому, что видит во вторжении Ромео ос корбление этой чести, дерзкий вызов врага и дальш е ищет повод смыть это оскорбле ние, отомстить за обиду. Эта многогран ность образов делает их Достоверными и объемными. Перед нами люди с горячей кровью, умеющие любить и ненавидеть, в сложных внутренних противоречиях добра и зла, одним словом, живые люди, только н а ходящиеся в жестокой «ловушке» трагиче ских обстоятельств, ложных представлений. Заклю чительная группа добродушно-идил лической утренней сцены — Дж ульетта на коленях у кормилицы, с любовью протяги вают к ней руки отец, мать, брат —• говорит о том, что все хотят ей добра и счастья. К коротенькому красному платью Д ж ул ь етты прицепляют длинный, волочащийся по земле, такой ж е красный шлейф, и начинает ся ее первый бал, пышный праздник в доме Капулетти. Этим балом правят холодное чванство, надменная гордыня. Уже нет доброй идил- личности, все словно закованы в железные панцири и корсеты строгого, непререкаемо го ритуала. Рыцари мерно 'втаптывают шаги в пол, дамы степенно обходят их, длинные шлей фы тянутся за ними, словно тяжелые сон ные змеи. Поднятые в воздух своими суро выми кавалерами, женщины складываю т руки с хищно оттопыренными цепкими паль цами, напоминающими когти орлиц или яст- ребиц: длинные р.укава и шлейфы свисают до пола, трепещут, как оперенье нахохлив шихся птиц. Это об.раз «вороньей стаи», о которой говорит Ро.мео, увидев среди них Дж ульетту: Как голубя среди вороньей стаи, Ее в толпе я сразу отличаю. Дж ульетта Гершуиовой сначала немного робеет при виде этого чопорного церемониа ла, ведь она впервые среди чужих, надмен ных, важных гостей, и свои — мать, отец, брат — тоже стали в чем-то чужими, на лю дях они совсем другие, чем были сегодня в ее спальне. Но мало-помалу она осваива ется, танцуя с Парисом, вспоминает уроки матери, начинает принимать показанные ей позы, склады вает руки, как ей велели, как делаю т это все остальные. К ак все... И эта пластическая «маска» важной дамы начинает стирать, закры вать черты непосредственно го, угловатого подростка, полного счастья жизни. Невольно думаешь, что, наварное, Дж ульетта постепенно научилась бы носить эту маску, стала бы, как все, так ж е истово и убежденно выполняла бы правила извеч ного этикета, если бы не встреча с Ромео. С этой встречи для них обоих начинается путь духовного перерождения, ухода от цеп кой обыденности, от власти давних обыча ев, -предначертаний, условностей. И весь спектакль как бы меняет свое «русло» — если раньше танец рисовал только течение конкретных, реальных событий, то теперь он обретает поэтический «второй план», начи нает говорить о скрытых мечтах, чувствах, мыслях людей, обретает обобщающую мно гозначность, становится лолифоничным. Потрясенные встречей, застыли Ромео и Дж ульетта, словно механизм пышной, позо лоченной карусели остановился, замер бал. Их короткий, сбивчивый диалог-объяснение прерывается вмешательством Тибальда. Снова продолж ается церемонный, напы щенный танец, двигаются фигуры-автоматы, снова,_ после минутной заминки, непредви денной остановки, зараб отала издавна на лаж енная, бог весть когда пущенная в дей ствие машина узаконенного, освященного привычкой поколений ритуала. И только Дж ульетта некоторое время ни как не может включиться в этот автом ати ческий ритм ■— она стоит неподвижно по среди круга медленно шествующих пар, и ее руки не могут «успокоиться», принять нужное положение, они непвно трепещут, поют мелодию тоски и тревоги. У Л . Гершуиовой, как сказали К асаткина и Василёв, «удлиненные руки-ветки, прида ющие всем ее движениям особую ломкость, хрупкость». Здесь эти руки-ветки трепещут так, словно их вот-вот сломит ветер налетев шей внутренней бури. Но машина этикета безж алостна, неумо лима, она грозит уничтожением каж дом у, кто окажется на ее пути. Ромео долж ен исчезнуть, Дж ульетта дол жна скрыть свое смятение. И она н а ходит в себе силы принять показанную ей матерью позу, сложить дрож ащ ие .руки пе ред собой так, как ,все дамы из рода К апу летти. Как верно писали в одной из рецен зий, «танец, который она так легко и радо стно разучивала утром, вдруг обернулся тюрьмой, клеткой, сковал ее по рукам и но гам». Дж ульетта еще раз повторит эти движ е ния, эту позу глубокого, напыщ енно-торж е ственного реверанса, когда, решившись на протест, на муку мнимой смерти, « а окон чательный разрыв с близкими, склонится пе ред ними в издевательски-почтительном по клоне. Она сложит перед собой руки и рас топырит пальцы куда более хищно, чем все знатные веронские дамы , вместе взятые. Она мстительно обострит, дерзко преувели чит ритуальную позу почти до гротеска, словно передразнив весь ненавистный ей теперь мир, что мешает ее счастью. Гершунова вклады вает в это движ ение такую силу решимости, ненависти и сар к а з ма, такую волю к борьбе, что ее хрупкая, ребячливая Дж ульетта сразу становится ге роиней трагедии. В этих .пластических повторах (а к ним Касаткина и Василёв прибегают не раз, это сознательный прием) прослеж ен весь путь внутренней эволюции, духовного преобра жения героини. К подобным образным «повторам» отно сятся три дуэта, три пластических диалога, когда Ромео и Дж ульетта танцуют в р а з ных концах сцены, словно разъединенные обстоятельствами и пространством, но тан цуют почти одни и те ж е движ ения: они д у мают об одном и том же, мечтают о встре че, страстно призывают друг друга. Первый раз эта поэтическая «переклич
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2