Сибирские огни, 1974, №8

ИСКУССТВО лись верны содержанию и колориту музыки Стравинского. Балетмейстеры словно ведут нас к самым первоначальным, первобытным истокам тех сил и стихий, которые потом пройдут через века и годы русской жиани. Бесноватая — это зародыш религиозного фанатизма, «прародительница» всех кдикуш, юродивых, пророков и пророчиц, кишмя ки­ шевших в старой Руси. Старейший-,мудрейший — олицетворение садистского деспотизма, замшелой косности и реакции, мертвившей целые десятилетия русской жизни. В безответности Избранницы — на­ чало великого терпения и героического сми­ рения русской женщины. И, наконец, в порыве Пастуха — грозная стихия протеста, могучего русского бунта. Соответственно с этим замыслом хорео­ графы причудливо сочетают классику с эле­ ментами русских плясок, с неожиданно и смело преображенными приемами присядки, фигурами хоровода и т. д. Можно спорить по поводу привнесения сю­ ж ета в балет Стравинского, но нельзя отри­ цать, что именно сюжет, непрерывно разви­ вающееся сценическое действие помогли вы­ явить в танце могучее симфоническое р аз­ витие музыки. Касаткина и Василёв избежали опасно­ стей статического решения, которое опреде­ лило неуспех первых сценических воплоще­ ний «Весны священной». Молодые хореогра­ фы создали пластический рисунок, помога­ ющий почувствовать и понять всю ритмиче­ скую структуру сложнейшей партитуры Стравинского. Они обнаружили в танце тот мощный зар яд динамической энергии, ост­ рое ощущение ритмической властности, ко­ торые присутствуют в музыке Стравинского. Именно музыкальность постановки делает убедительной неожиданную концепцию ба­ летмейстеров. Причудливость, необычность хореографи­ ческого рисунка здесь абсолютно естествен­ ны, первозданны, если можно так выразить­ ся. Это причудливость узловатых, изогну­ тых корней, покрытых мохом, переплетенных ветвей. Танец рождает ассоциации, связан ­ ные с теми или иными образами природы. Могучий «скок», буйные прыжки Пастуха похожи на прекрасные в своей радостной необузданности движения молодого, поры­ вистого, гордого животного. Девушки напо­ минают стайки встревоженных птиц, в пуг­ ливой суете их движений есть робкая по­ корность, боязливое кокетство. Избранница выделяется из них одухотворенностью, по­ летностью — она одна танцует на пальцах. П риж ав руки к бедрам, настороженно скло­ нив голову, странными скачками, полубоком движ ется Бесноватая, словно подбитая кам ­ нем, раненая хищная птица. Замечательно найден ход стариков, будто пашущих землю, роющих, царапающих ее дряхлыми ногами. Бешено топчут землю, грубо преследуют девушек разгоряченные парни в «Игре умыкания». В дуэте Пастуха и Избранницы, поставленном на музыку «Вешних^ хороводов», диковатая угловатость движений словно смягчается, танец начина­ ет плавно литься и петь, передавая пробуж ­ дение чувства, смирившего разгул первобыт­ ного инстинкта. Но вот, подчинившись древнему обычаю, завороженная зловещим «‘гипнозом» Бесно­ ватой, какими-то странными «подскоками» на пуантах движ ется Избранница вслед за жертвенным ножом, навстречу своей смерти. К аж ется, что она «стреножена» какими-то невидимыми путами. Ноги ее соединены, ру­ ки плотно прижаты к туловищу, каж ется, что вся она связана, не может пошевелить д аж е пальцем, не в силах освободиться, ра­ зорвать путы, (Возмутиться, хотя бы взмо­ литься о пощаде. В абсолютной покорности ее хода есть пронзающая тема жестокого попрания личности — ее лишает воли всеоб­ щ ая извечная уверенность, что так надо; привычная ритуальность заслоняет действи­ тельный смысл происходящего,— убийство становится законом, обычаем, обрядом. Последний, гневный бросок Пастуха, вон­ зающего нож в изображение свирепого идо­ ла, тоже утверждение личности, протеста против гибельного, страшного, стадного ф а­ натизма. Этот протест блистательно вопло­ щен Ю. Владимировым. Когда я думаю об индивидуальности этого танцовщика, м.не приходит на память воспетая Пушкиным статуя юноши, играющего в бабки; -•Прочь! Раздайся, народ любопытный. Врозь расступись, не мешай русской удалой игре! Вспоминаются строки из «Скифов» Блока: ...Привыкли мы, хватая под уздцы Играющих коней ретивых. Ломать коням тяжелые крестцы, И усмирять рабынь строптивых... В «Весне священной» наступает полное торжество этого «скифского», необузданно­ го, причудливого в своей стихийной осво­ божденное™ танца. Огромная ритмическая сила, дикая, неу­ держ им ая импульсивность ломают привыч­ ный рисунок канонических поз и движений, создаю т ^впечатление непосредственной пла­ стической первобытности. Танец «извергает­ ся» и течет, как раскаленная лава, принимая самые необычные формы. Тело Владимиро­ ва рывком взвивается в воздух и застывает, повисает там в самой невероятной причуд­ ливой позе. Он танцует «не на жизнь, а на смерть», яростно, азартно, порой доходя до неистовства. Это пляска упрямства, отчаян­ ная битва, сраж ение со всеми возможными и невозможными трудностями, с законом земного притяжения, с мерой человеческих возможностей. В разгульной шири его тан­ ца есть что-то мрачноватое, воинственное, порой угрожающее. Недаром он вы зы вает ассоциации с лихи­ ми кулачными бойцами, стенными* всадника­ ми, задирами и драчунами. Музыка его тан­ ца — блоковская «варварская лира». Когда он влетает на сцену, каж ется, что он несет­ ся, как камень, выпущенный из пращи, что он м ож ет все сокрушить, разм етать на сво­ ем (пути... Касаткина и Василёв ищут, работаю т ак­ тивно и энергично. Они поставили танец на музыку прелюдии Баха для Майи Плисец--