Сибирские огни, 1974, №8

сфере частного накопительства. Финал здесь обретает емкость символа). Видно, с тех недавних пор, как мы позна­ комились с семинской Мулей, в жизни кое- что изменилось: и достатка стало больше, и соблазж*в утилитарности прибавилось, но, вместе с тем, и условия для духовного .ро­ ста окрепли, и общественные потребности в гармонической личности стали острее, и запросы к самосознанию «простого челове­ ка» стали строж е и серьезнее. В «характерах», открытых Шукшиным, столкнулись две тенденции времени: косная инерция «установки на сытость» и укрепля­ ющаяся в «простом человеке» ж аж да ду­ ховной наполненности. Нет необходимости доказы вать, что имен­ но вторая тенденция дорога писателю. Но и ее Шукшин дифференцирует. В отличие от прежних лет, он воспринимает «чудика» .не­ однозначно. Писатель остается верен типу героя, от­ крытому в Пашке Колокольникове,— чело­ веку поэтически чуткому, душевно щ едро­ му, с наивной простодушностью пытающе­ муся усовершенствовать жизнь людей. Но что получается из его усилий? Р азве только Сергею Духанину удалось действительно что-то путное сделать: разо­ рился он на ш естьдесят пять рублей, купил модные сапожки жене, и хоть не подошли они ей, а вот радость, чувство теплоты вновь появились в доме («Сапожки»). В остальных же случаях благие порывы «чу­ диков» остаются нереализованными («М а­ стер») или вообще приводят к трагикомиче­ ским последствиям. Показателен в этом отношении новый рас­ сказ Шукшина «Штрихи к портрету. Неко­ торые конкретные мысли Н. Н. Князева, че­ ловека и гражданина» («Наш современ­ ник». 1973, № 9 ). Герой рассказа вызывает к себе сложное отношение. Он вроде и луч­ ше тех, кто не отягощ ает себя раздумьями о жизни, а обходится вегетативным суще­ ствованием. Сам Князев уже не может не задумываться над «общими вопросами». Но он еще не умеет дум ать над ними. И поэ­ тому он смешон: его мысли плоски и наив­ ны, его поучения бесполезны. И, вместе с тем, образ Н. Н. К нязева по-своему траги­ чен: ведь дум ает он всерьез, с полным на­ пряжением своих духовных сил... Героя окруж ает непониманье, он сам озлобляется на люден. Отчего бы все это? Главная сложность, если судить по новым рассказам Шукшина, состоит в том, что его герой еще не вполне готов к новой практи­ ке. В его сознании пока еще существует «зазор» между ж аж дой жить насыщенной человечьей жизнью и умением жить так. Он еще в плену старых традиций и привычек. Он привык работать «для живота», но еще не умеет работать «для души», порой он еще не м ож ет разобраться в тех философ­ ских вопросах, которые сам перед собою ставит, а порой — имеет искаженное пред­ ставление о высокой духовной культуре. Поэтому популярная «лекция» жизнелюби­ вого «попяры» о диалектике смогла лишь оглушить не привыкшего к философскому прению Максима Ярикова. Поэтому город­ ская шляпа, своеобразный отличительный знак интеллигентности, не только не одухо­ творила героя рассказа «Дебил», а даж е еще более понизила его во мнении родных и знакомых. А учитель из того же рассказа так и не решился пройтись по деревне бо­ сиком и без рубашки. (Один хочет поднять­ ся к «интеллигентности», другой — вернуть­ ся к естественности, и .ни у того, ни у дру­ гого не получается)... Нет и не может быть легкого и безболез­ ненного обретения гармонии и душевного равновесия. Прежде всего надо дозреть до .новых ори­ ентиров. Их надо не только почуять, но и о с о з н а т ь , достичь определенного «уров­ ня духовной компетентности». А пока нет у героя Шукшина такой зре­ лости, он — не в своей тарелке, он «чудит». И далеко не всегда его «чудачества» без­ вредны. В сборнике «Характеры» впервые отчетливо зазвучало предостережение писа­ теля относительно страшных, разрушитель­ ных возможностей, которые таятся в силь­ ной натуре, не имеющей высокой цели, не умеющей сделать нравственный выбор. Шукшин дал начало разговору о последст­ виях духовного вакуу.ма. Шукшин привлек наше внимание и к та­ кому явлению. Оказывается, нереализован­ ная душ а, неосуществленная личность начи­ нает придумывать иллюзии, выискивать сур­ рогаты, которыми пытается заполнить д у­ ховный вакуум, компенсировать свою чело­ веческую .недостаточность и тем самым утвердить себя в собственных глазах и в об­ щем мнении. В наиболее безобидном виде такая бес­ плодная деятелыность души представлена в рассказе «Генерал Малафейкин»: о старом добром маляре, придумавшем себе биогра­ фию «.позначительнее», в соответствии с су­ ществующими’ стандартами престижа. Но куда опаснее, .когда ж аж да достоин­ ства, собственной вескости выливается в страшное — «ты моему ндраву не перечь!» С удивительной точностью и последователь­ ностью показал Шукшин в рассказе «Креп­ кий мужик», как опьяняет бригадира Шу- рыгина чувство хоть маленькой, да власти, как сопротивление его неразумному прика­ зу только подстегивает начальственный ку­ раж , как стервенеет человек от слепой си­ лы, которая получила вроде бы узаконенный выход. Не менее страшны последствия того, как неутоленное самолюбие приводит к з л о м у жела.нию «срезать», обхамить человека; уни зи.в другого, почувствовать подлую радость собственного возвышения над кем-то В рассказах «Срезал» и «Обида» Шукшин как-то сумел уничтожить оболочку, всегда отделяющую переживание искусства от пе­ реживания факта. И здесь это имеет ог­ ромный нравственный смысл. Читая, как заносится в своем невежественном ха м­ стве Глеб Капустин, слушая, как об растает комом нелепое обвинение во круг Сашки Ермолаева, испытываешь