Сибирские огни, 1974, №8

тарными целями, .когда .в нем обострилась и окрепла ж аж да новых, более возвышен­ ных потребностей. Герой не удовлетворен самим собою — собою прежним. В нем начинается упорная работа самосознания, устремленного к ос­ мыслению на .новой основе собственного на­ значения на земле. А новые ценностные ори­ ентиры еще и самому не вполне ясны. Это драматизм перевала. И все же мучительное состояние Максима Ярикова — факт отрадный. Положитель­ ность этого факта оценивается на крепком языке «поляры» из рассказа «Верую!» так: «...д1/ша болит? Хорошо. Хорошо! Ты хоть зашевелился, едрена мать! А то бы тебя с печки не стащить с равновесием-то душ ев­ ным». Тоска шукшинского героя — это тоска по новым горизонтам, ж аж да реализации свое­ го человеческого потенциала. Мало того, чтоб идея духовно совершен­ ной личности была разработана в теории. Мало, чтоб гармоническая личность была «заложена» в планы и директивы. Мало д а ­ же, чтобы гармонический идеал воплотился в убеждения и в жизнь самых передовых людей эпохи. Надо, чтоб массе рядовых лю ­ дей, вроде Максима Ярикова, дозарезу з а ­ хотелось жить насыщенной, достойной жизнью, надо, чтоб теории и планы совпали с внутренней необходимостью, с самой что ни на есть задушевной потребностью рядо­ вого человека. Когда-то один из выдающихся умов Рос­ сии Николай Станкевич писал о том, что че­ ловеческая натура «нуждается в потребно­ стях» (имелись в виду потребности духов­ ные). И добавлял: «Ей надобно возвысить­ ся до них». Вот эту новую радостную ситуацию воз­ вышения личности «из массы», а значит — и самой массы, до ж аж ды высоких духов­ ных (потребностей, до поисков путей всесто­ роннего выявления своего человеческого «я» удалось уловить Василию Шукшину, Но это одна сторона медали. Шукшин же видит диалектику процесса. На новом этапе инерция устаревающих ценностных устано­ вок не только бесполезна, но д аж е чревата новыми опасностями. Писатель замечает, что на том же фундаменте материального достатка, достигнутого сегодня, формирует­ ся тенденция, прямо противоположная высо­ ким духовным порывам Максима Ярикова, или фельдшера Козулина, или шофера Сер­ гея Духанина, или даж е Семки Рыся, «за­ булдыги, но непревзойденного столяра», че­ ловека, чуткого к красоте... Присмотримся к тем персонажам, кото­ рых писатель противопоставляет своим «чу­ дикам». Они — не бездельники, нет. Скорее — на­ оборот. Колькина жена Валюша (рассказ «Жена мужа в П ариж провожала»), напри­ мер, кроме того, что телеграфисткой служит, еще и дома шьет, она классная портниха, в месяц имеет до трехсот «чистыми». О ж е­ не Максима Ярикова сообщается коротко: «....неласковая рабочая женщина». А «хозя­ ин бани и огорода», герой рассказа под та ­ ким названием, судя по всему, знает толк в хозяйстве, умеет беречь и копить. Опять ж е — старик Баев из рассказа «Беседы при ясной луне», у этого все на счету, вся жизнь «по смете». Все они, как один, крепки и плотны, все делаю т с толком и выгодой, они знают цену рублю, баня у них всегда в порядке и ого­ род ухожен. Но они не понимают, как это можно покупать на последние копейки баян, чтоб сын учился. Они не знают, что такое тоска. Вот эту оглушенность материальными за ­ ботами, душевную слепоту, порождаемую упоенностью достатком, Шукшин изображ а­ ет с безжалостным са,рказмо,м. К аж ется, не было у него более язвительного рассказа, чем «Пост скрипт ум». Тут и убийственный контраст: сельский житель, приехавший «за пять тысяч километров» на экскурсию в Л е­ нинград, сумел оценить здесь прежде всего жалюзи на гостиничных окнах да «порази­ тельную» кровать в номере. Тут и красноре­ чивая подробность: Михаил Демин не ест в буфете — там дорого, а скаредно питается в номере. Тут и стилизация под «культур­ ную» речь, как ее понимает герой рассказа: всякие «колоссально» да «шикарно» — в удивительной смеси с бюрократизмами и просторечиями. Нет ли в столь резком художественном освещении проблемы некоторого «пережи­ ма»? Не рановато ли стращ ает Шукшин грехом «потребительства» —- ведь еще мно­ гого необходимого у нас нет... Но в своих тревогах Шукшин не одинок. Вот что пишет Эдуа.рдас Межелайтис: «Сейчас в мире почему-то особенно активно прорастает сорняк потребительской филосо­ фии... Мы обязаны защищ ать свое духовное здоровье от бациллы потребительской фило­ софии. Мы обязаны пресечь дорогу этой эпидемий» («Правда», 30 апреля 1973 г.). А вот слова Виктора Розова: «Друзья мои! Мне пришлось много ездить по свету, много видеть. И я имею право сказать: че­ ловечество десятки тысячелетий проходило испытание на бедность — тяжелое испыта­ ние, когда не было д аж е крыши над голо­ вой. Испытание на сытость —■ оно еще страшнее. От голода ты можешь умереть, а от сытости у тебя может разложиться и умереть душа... Мне иногда говорят, что сейчас об этом слишком рано говорить. Но потом, боюсь, будет поздно» («Пионерская правда», 19 октября 1973 г.). Эти суждения выдающихся художников, как и новые интонации и краски в расска­ зах Шукшина, возбуждены временем. Ведь совсем недавно, каж ется, была пора, когда неодухотворенность так называемого «простого человека» вызывала сожаление: припоминается Муля из повести В. Семина «Семеро в одном доме». Сегодня же — в но­ вых рассказах Шукшина — бездуховность оценивается как нравственная опасность. Опасность с тяжелыми социальными послед­ ствиями, (И славный парень Колька, герой рассказа «Жена мужа в П ариж провож а­ ла», физически зады хается в душной атмо