Сибирские огни, 1974, №8

ворит: «А правда, ведь не знаю, зачем живу?» Да потому что старик опирается на сло­ жившуюся за века бесконечной борьбы с го­ лодухой и .нищетой, с разутостью и разде­ тостью систему ценностных установок. Ста­ рик взращен этой жизнью, он «на собст­ венной шкуре» убеждался в первостепенном значении тех ценностей, о которых напоми­ нает сейчас Ивану. А Иван уже «сдвинулся» со старого фун­ дамента. И дело, как видим, вовсе не в том, что его ранил «великий соблазн XX века — город», как полагает А. Марченко *. Причи­ на историчнее, социальнее — Ивана уже не прельщают материальный достаток и семей­ ный покой, ему «чего-то другого надо». Не города, а «чего-то другого». Отсюда и реф ­ лексия 2. Что же тут нового? Не .повторение ли из­ вечной тяжбы между «поэзией» и «бытом», «душою» и «желудком»? Ведь издавна говорилось, что не хлебом единым жив человек. Д а, говорилось. Но при этом подразумевалось, что без хлеба единого человек вообще не жив. И ох как часто и подолгу не хватало этого единого куска хлеба. Д а, издавна мысль человече­ ская отдавала дань любви тем, кто предпо­ читал духовные ценности — «желудку». Но при этом с горечью обнаруживалось, что мир не приспособлен для таких людей и что они выглядят в нем одиночками, Дон-Кихо­ тами, существами, оторванными от суровой повседневной практики. Можно такж е вспомнить и то, что горь­ ковский Павел Власов, поднимая людей на борьбу за «болотную копейку», за вось­ мичасовой рабочий день, видел за всем этим высшие духовные цели: «Разве мы хотим быть только сытыми! Нет! Мы должны показать тем, кто сидит на наших шеях и закрывает нам гла­ за, что мы всё видим, — мы не глупы, не звери, не только есть хотим, -— мы хотим жить, как достойно людей!» И, вместе с тем, герои Горького понимали, насколько трудна дорога к достойной жизни, какие революци­ онные преобразования в мире предстояло совершить и, конечно же, как много мате­ риальных ценностей нужно произвести, чтоб создать прочный фундамент для всеобщего духовного совершенствования. «Но мир все- таки еще очень медленно богатеет духом, потому что теперь каждый, ж елая освобо­ дить себя от зависимости, принужден ко­ пить не знания, а деньги. А когда люди убьют жадность, тогда они освободят себя из плена подневольного труда»... — говорит Николай Иванович. Горький называл эти пророчества «сказаниями о будущем». 1 А. М а р ч е н к о . Из книжного р ая.— «Вопросы литературы», 1969, № 4, стр. 68. 2 Серьезное, не лишенное сочувствия, ав­ торское отношение к Ивану настолько оче­ видно, что лишь странной нечуткостью к тексту рассказа, стремлением «подвер­ стать» его под надуманную концепцию можно объяснить резко отрицательную оценку этого образа в статье Л. Емельянова «Единица измерения» («Наш современник», 1973. № 10). «Своего рода эпилепсия инди­ видуализма», — такой убийственный диаг­ ноз поставил критик душевной боли Ивана. Люди труда, среди которых не последни­ ми были нынешние шукшинские старики, д я ­ дя Ермолай, да и Максим Яриков тоже, соз­ дали новые обстоятельства. А поколение «длиннолицего Ивана» — это первое в на­ шей отечественной истории поколение, живу­ щее без страха за кусок хлеба. Видимо, здесь, на гра.ни поколений, пред­ ставленных в рассказе «В профиль и анфас» стариком и Иваном, история проложила к а ­ кой-то очень важный рубеж. Здесь происхо­ дит смена доминант в системе человеческих потребностей. Мы живем в по,ру формиро­ вания, распространения и — главное — превращения в массовую норму новых цен­ ностных ориентиров. Вот в той ж е книжке «Нашего современ­ ника» (1972, № 10), где опубликована одна из подборок Шукшина, есть цикл Владими­ ра Крушина «Зерна» (с подзаголовком — «Варварины рассказы»), Варвара, старуха из вятских краев, начинает свои рассказы (а точнее — сказы) с, казалось бы, незна­ чительного эпизода. Вспоминает Варвара, что недавно встретила она в поезде другую старуху, из Горьковской области. Разгово­ рившись, о>бе показали друг дружке подар­ ки, которые везут дочерям: одна — хохлом­ ские ложки-писанки, другая — дымковскую игрушку. Обеим даж е как-то неловко и смешно с непривычки: «Не дивно ли — иг­ рушки, а не продовольствие везем. Вспом­ нили, как по три мешка картошки на себе тащили, на муку меняли...» Комментарии тут, каж ется, и не нужны. Все ясно: .новые условия бытия вызвали серьезные сдвиги в системе потребностей. Но важно, что это за 1 метила и осознала сама бабка Варвара. Значит, до массового соз­ нания доходит новизна переживаемой исто­ рической фазы. В «Зернах» В. Крупина о новой ситуации говорится в созерцательных тонах, берется идиллическая сторона процесса. Шукшин же обнаруживает здесь новую драматическую коллизию. Его «длиннолицый Иван» уже ,не может д о­ вольствоваться теми ценностями, которые составляли удел жизни его стариков. Он хо­ чет чего-то иного. Но чего? Правда, рефлексию Ивана (да и влади- мовского Сени Ш алая) еще можно было бы попытаться объяснить максимализмом моло­ дости. Но уж к Максиму Ярикову такие объяснения неприложимы. В нем отчетливо просматривается и с т о р и ч е с к о е (а не возрастное, не «деревенское» или какое-ни­ будь иное локально-социальное) качество. Максим — это добротный работник, на­ чисто лишенный социальной патологии вла- димовских персонажей, чуждый анархич­ ности своего молодого предшественника из рассказа «В профиль и анфас». Он «правиль­ ный», обыкновенный, достойный уваж ения за прожитую жизнь человек. Но в характере Максима зафиксирован тот исторически важнейший момент, когда он, сам работник и созидатель, самой жизнью приученный ценить труд прежде всего по его материальным результатам я даваемым ими жизненным благам, почувст­ вовал неудовлетворенность одними утили