Сибирские огни, 1974, №8
продуктов. Пуд пшеничной муки простого крестьянского помола стоил сорок копеек. Мясо не продавали и не покупали, каждый обходился своим, молоко, правда, сдавали на молоканку (за деньги), а оттуда везли на маслодельный завод. Никакого базара ни в Новоеловке, ни в волост.ном селе Хайрю- зовке, ни в окрестных селах не было. Казалось, война не затронула алтайскую деревню. Только письма из К арпат или д а лекой Белоруссии напоминали, что где-то по лыхает чудовищная война. Рассказы беж ен цев, испытавших на себе ее ужасы, вы зы вали сочувственный интерес. И зредка появ лялись искалеченные войной солдаты. Они приносили не только рассказы о войне, но и песни вроде этой: Горы и вершины, я вас вижу вновь. Карпатские долины — кладбища удальцов... Сибирь на поверку оказалась не такой уж страшной, как о ней говорили в России. Здесь люди крепче, хозяйственней, разм ах у них шире; деревни большие, дома солиднее, чем у нас, на родине, покрыты тесом, а не соломой. Мое знакомство с сибирскими мо розами началось вскоре после приезда в Новоеловку. Как-то Прасковья Ивановна послала меня верхом на Рыжике к своему отцу. На обратном пути северный свежий ветер бил в лицо, и я не заметил, как обмо розил щеку. Увидев меня, хозяйка ахнула и принялась растирать побелевшее место. Темное пятно красовалось на моей щеке долго. — Я сделаю из тебя настоящего мужика! — не раз, смеясь, говорила Прасковья И в а новна. По утрам я задавал корм скотине, ко лол дрова. Нередко мы с хозяйкой ездили за сеном и соломой версты за четыре от се ла. В таких случаях Прасковья Ивановна выпрашивала коня у Кузьмы Коньгча. В пер вую такую поездку мы подъехали к остожью, занесенному снегом. Пришлось от капывать омет с соломой. На обратном пути хозяйка поторопила Рыжика. Я сидел на втором возу с соломой и на раскате слетел в снег. Прасковья Ивановна хохотала от удовольствия. Жили мы у Прасковьи Ивановны действи тельно одной семьей. У ней была открытая душа необыкновенной доброты. Она д л я нас ничего не ж алела. Кузьма Коныч несколько раз предлагал м.не учиться сапожному ре меслу, но у меня не было никакой охоты. Проходила первая для нас сибирская зи ма. Отзвуки Октябрьской революции не сра зу дали о себе знать. На сельских сходах резче звучали споры; поднимала голову бед нота. неприписные потребовали земельных наделов. Кулачество решило припугнуть бед ноту. В начале 1918 года по селам прокати лась волна диких самосудов, учиненных де ревенскими богатеями. Прием был нехитр К неугодному, неугомонному бедняку под брасывали какие-нибудь вещи, чаще всего наборную конскую сбрую. «Потерпевший» поднимал соседей, шли с обыском к «.подо зреваемому», находили «краденое» и начи нали избивать. В Новоеловке такой само суд был устроен в центре села. На отшибе главной улицы в маленькой избенке жил Филя. Как-то на сельской сходке этот му жик посмел бросить вызов богатому соседу. К нему в сарай была подброшена наборная ш лея. Филю так избили, что он с полгода не вставал с постели. В одной соседней дерев не «вора» не только били, но и лили ему в рот из горлышка бутылки мочу. На Большой речке, протекавшей в не скольких верстах от Новоеловки, стояла во д ян ая мельница Сафоновых. Речка хотя и назы валась Большой, но у нее едва хватало силенки крутить два ж ернова. Сафоновы жили к ак помещики. К аждую весну плоти ну сносило водой, и каж дый раз ее восста навливали даром мужики окрестных сел. Другой мельницы в округе не было. На са фоновской мельнице всегда было завозно. Ж д ать приходилось два-три дня. П ра сковья Ивановна посылала меня .на мельни цу несколько раз. Зимой мужики ютились в большой прокуренной избе, которая назы валась сторожкой. Чтобы скоротать длин ный зимний вечер, я начал рассказы вать сказки. Слушать их заходил д аж е сын С а фонова, вернувшийся недавно из морского флота. Говорили, что о;н революционер и не ладит с отцом. Возможно, так и было. Н а слушавшись сказок, прикорнув где попало, мужики начинали храпеть. Утром кто-ни будь говорил: Хоть тебя, паря, и ж аль отпускать,— больно мастер ты сказки баять, но мы тебе смелем вне очереди. И вскоре я спокойно уезж ал с мешками мужи домой... Как-то привез я .ранним летом ■на мельницу три мешка пшеницы. С собой захватил два крючка, подаренные мне еще барчатами на родине. И рано утром, и на закате солнца мужики сидели пониже пло тины омута и удили рыбу. Крючки у них были самодельные, ловили больше на червя ка и на тесто. Попадались пескари и сорож- ка, а в омуте, судя по всплескам, водилась и более крупная рыба. Н аладив свои удоч ки, я набрал почти у самого жернова муч ной пыли и сделал из .нее крутое тесто. З а пах поджаренной муки привлекал .рыб. Рано утром за час я наловил почти полное ведро. Особенно хватала красноперка. Мужики ахали и охали, они осматривали мои крюч ки и спускали свои удочки рядом с моими, но рыба у них не ловилась. Я сам был удив лен своей удачей. Ни раньше, ни позж е мне на ры балке так не везло. Секрет, как я по нял, объяснялся просто: с больших само дельных крючков рыба сбоку снимала и те сто, и червяков, а мои маленькие крючки за глатывала. Вечером я вновь наудил целое ведро рыбы. Перед тем как уехать домой, один из помольцев предложил мне за крю чок пуд муки. Соблазнившись, я согласился. Н а моей .родине масленица справлялась скромно. П равда, масло, домашний сыр, прибереженные строгой экономией, подава лись на стол в изобилии. На коровьем мас ле пекли оладьи, варили галушки, ж арили картошку. Масленица ж е в Сибири справля лась буйно, широко, особенно в последние дни перед великим постом. Вся деревня вы
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2