Сибирские огни, 1974, №7

нов' на Кавказе, был разоблачен, просидел 14 лет в Петропавловской крепости и — таким образом — встретился там с декабристами, вошел к ним в доверие; он освободился из-под стражи, потому что стал че­ ловеком Бенкендорфа и доносил на доверившихся ему людей. Вот он- то и появляется в Иркутске, делает вид, что влюблен в Варвару Шахов­ скую, преследует ее записками, намеками... На самом же деле он пе­ рехватывает переписку, фальсифицирует записки и документы, дабы убедить Бенкендорфа, а через него и Николая I в том, что среди декаб­ ристов в Сибири зреет новый заговор. На странице дневника, якобы ненароком выроненной в гостиной у Муравьевых, вздохи и восхищение, стиль столь возвышен, что можно спутать строки Медокса с лирическими излияниями героев слезоточи­ вых романов эпохи сентиментализма: «8-го марта. Какой счастливейший, пресладчайший вечер! Ничье, ничье перо не выразит моего восхищения. Целых 4 часа, от 7-ми до 11-ти, почти беспрерывно смотрел на Вареньку, говорил с Варенькой. Я вне себя; слезы радости в глазах. Благодарю тебя, мой милый, мой пре­ красный друг. Я когда-нибудь отважусь упасть к твоим ногам и рас­ целовать их. Какая непостижимая сила в твоих взорах! Отчего встреча с ними столь чудесно счастьетворна?.. Нет, не буду изъяснять: здесь на земле нет слов для райских радостей. Что-то влечет помолиться бо­ гу, богу небесному, и Вареньке, богу земному». Вернувшись домой и помолясь богу, он, однако, принимался за дру­ гую работу, и здесь сентиментальные восклицания сменяла деловитая жесткая проза: «Главная комиссионерка, пользующаяся совершенным доверием на­ ходящихся в Петровском Заводе, есть княжна Варвара Шаховская, а как находящийся в Иркутске разжалованный в солдаты Медокс, поль­ зующийся тоже доверенностью преступников, находится с нею в тесной связи, по сим причинам он совершенно знает всю переписку и употреб­ ляемые средства к отправлению оной», — это один из доносов Романа Медокса, пересказанный в письме жандармского полковника Кельчев- ского шефу своему графу Бенкендорфу. Провокация Медокса удается, император российский не на шутку встревожен: если декабристам удастся поднять всю каторжную Сибирь, — здесь картечью, как на Сенатской площади, не отыграешься. Варвару Шаховскую принуждают покинуть Иркутск, она отправ­ ляется в Крым, но сердечные муки, волнения, разлука, жуткие дороги длиною в месяц, перемена климата вскоре убивают ее. Петр Муханов похоронен в Иркутске. В ограде Знаменского мона­ стыря^ покоится он, почти рядом с могилой Екатерины Ивановны Тру­ бецкой. Ограда монастыря, щелкают фотоаппаратами туристы, из вечной земли пробивается вечная трава. Двадцатый век. Я стою у надгробия Трубецкой и детей ее, навеки зарытых в ир* кутскую землю, думаю о ней, о ее подругах, о тысячах женщин, разде­ ливших участь мужчин в борьбе за дело освобождения народа. И на память мне приходят слова замечательной революционерки Веры Фигнер. «Жизнь изменилась, ужас перед Сибирью она преодолела други­ ми, еще более жуткими ужасами; да, она повысила требования к лич­ ности, и женщину наряду с мужчиной повела на эшафот и под рас­ стрел. Но духовная красота остается красотой и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщины второй четверти прошлого столетия сияет и теперь в немеркнущем блеске прежних дней...»