Сибирские огни, 1974, №7

примириться с горем, ей нужно действие, действие и еще раз действие. Она ссорится с управляющими, пытается освободить крестьян или, по крайней мере, передать их в казну. Но силы и энергия постепенно остав­ ляют ее. Она еще умудряется писать томящемуся в Петровском Заводе Ивану Ивановичу Горбачевскому, оставшемуся там доживать век после каторги, шлет ему деньги в помощь, зовет поселиться в любом из ее имений, она не забывает друзей своих в Тобольске и в Ялуторовске. Желание делать людей счастливыми, оказывать им помощь, вести по пути веры все еще живет в ней непрестанно. Не это ли желание со­ единило ее в последние годы жизни с пушкинским другом ^Иваном Пу­ щиным? Их взаимная симпатия, большая и чистая дружба начались еще в Сибири: честность Пущина, присущее ему желание хлопотать по чужим делам, забывая о своих, всегда импонировали Наталье Дмитри­ евне. Она пыталась даже — и неоднократно — устроить судьбу Пущи­ на, женить его — благо попадались вовсе недурные партии. Теперь они соединились, два уходящих уже из суетного мира немолодых человека. В мае 1857 года, в имении друга Пущина — князя Эрнстова, На­ талья Дмитриевна и Иван Иванович, тайком от знакомых, родных и близких, обвенчались. «В церкви,— вспоминала потом Фонвизина,— мне .казалось, что я стою с мертвецом: так худ и бледен был Иван Иванович, и все точно во сне совершалось. По возвращении из церкви, выпив по бокалу шампан­ ского и закусив, мы поблагодарили хозяина за его дружбу и радушие и за все хлопоты, отправились на станцию железной дороги и прямо, че­ рез Москву, на житье в Марьино, откуда уже известили всех родных и друзей о нашей свадьбе. Родные были крайне удивлены и недовольны, что все было сделано без их ведома». Им уже тяжело было сложить разные манеры жизни, разные при­ вычки в единое целое, жизнь их была непростой, и вторая сцена послед­ него акта завершилась трагически быстро. В 1859 году Пущин умер, его похоронили в Бронницах, рядом с могилой Фонвизина. И тогда наступил финал. Наталья Дмитриевна не в силах была жить в Марьино, она пере­ ехала в Москву, с трудом добившись разрешения там жить. Ее разбил паралич, смерть последовательно отняла у нее все: роди­ телей, детей, мужа, друга, теперь она отняла у нее даже возможность молиться. «Ты имеешь все права сетовать на меня, милая Машенька, что я до сих пор не отвечала тебе. Мое здоровье так расстроено, и так безотрад­ но проходит жизнь моя, что я почти как не живу в смысле жизни, голо­ ва отказывается работать, слова со своими значениями исчезают, и пе­ редать их в понятном смысле почти не в состоянии, и чрезвычайно меня утомляет, а потому прошу тебя, не взыщи с меня, убогой и больше, чем когда-нибудь, неключимой рабы, эта неключимость сокрушает меня и унижает. Никакой болезни не могу определить и лечиться от чего — не знаю и что со мной — не ведаю». Она умерла 9 октября 1869 года. Перед кончиной взгляд ее был осмыслен, она Хотела что-то сказать. Что? Г ЛА В А ПЯТ АЯ Июль в Ленинграде был невыносимо жарок. Под ногами плавился асфальт, гранитный рыжевато-серый парапет обдавал прохожих теп­ лом, как щиток длинной, бесконечной печи. К стенам Петропавловской