Сибирские огни, 1974, №7

Москву, и проезд по городу: ни весело, ни грустно, а равнодушно как-то, как во сне. Я полагаю, что Тобольск увидела бы теперь с большей ра­ достью». Разочарование, постигшее Наталью Дмитриевну, можно было, по­ жалуй, сравнить с болью и горечью, которые испытала она однажды, когда добрейший, теперь уже покойный, Иван Александрович прислал Фонвизиным портреты их детей, которых они не видели много лет и, естественно, создали в душе своей образы обоих мальчиков, хотя и огор­ чавших их холодностью и вымученностью «обязательных писем роди­ телям», но издали, в муке душевной, казавшихся какими-то особенны­ ми. Наталья Дмитриевна смотрела тогда на лица двух чужих и незна­ комых мальчишек, с трудом узнавая в них что-то родственное; ощуще­ ние потери, растерянности, отчаяния наполняло все ее существо. Они приехали в Москву, валясь с ног от усталости, особенно На­ талья Дмитриевна. Но едва ступили они на порог дома покойного Ива­ на Александровича,, как явился чиновник с требованием генерал-губер­ натора графа Закревсхого: немедленно покинуть Москву. Наталья Дмитриевна просила разрешения хоть переночевать в старой столице (она не решилась в Перми сесть на пароход, ибо Кама угрожающе раз­ лилась, поэтому страдалица вынуждена была и эту часть пути трйстись на перекладных). Но чиновник был неумолим: Николай I не мог про­ стить этой немолодой уже, усталой и больной женщине, потерявшей все самое дорогое в жизни, ее отважного решения нести свой крест — он боялся, что на свидание с ней соберется вся Москва! Марьино, Марьино! Неуютно в Марьино Михаилу Александровичу. Здесь распоряжалась свояченица покойного Ивана Александровича Екатерина Федоровна, дама бесцеремонная и беспардонная, здесь ла­ кействовала дворня, тогда как в Сибири между хозяевами и теми, кто служил у них, сложились почти родственные отношения. Все претило здесь и Наталье Дмитриевне, но, будучи женщиной открытой и прямой до резкости, она высказала в глаза все, что думала о дражайшей родственнице, нажив себе еще одного врага. Драма красивой, умной, необычной женщины и мужа ее -— добро­ го, душевного и храброго человека вступает в свою последнюю фазу. Еще три сцены — и судьба их будет завершена. Сцена первая наступает вскоре. Тяжело заболевает Михаил Алек­ сандрович. Он еще в полном уме, и кажется, что старый генерал еще выживет, но он-то знает, что все уже безвозвратно. У постели его попе­ ременно дежурят Наталья Дмитриевна и Маша Францева. «Какой завтра день, почтовый? Вы будете писать им в Тобольск?» — и, не дав мне ответить, продолжал: «Теперь выслушайте мою послед­ нюю просьбу: напишите и передайте, пожалуйста, всем моим друзьям и товарищам, назвав каждого по имени, последний мой привет на земле... Другу же моему Ивану Дмитриевичу Якушкину, кроме сердечного при­ вета, передайте еще, что я сдержал данное ему слово при получении от него в дар, еще в Тобольске, этого одеяла (он был покрыт вязаным оде­ ялом, подаренным ему Якушкиным), обещая не расставаться с ним до смерти. А вы сами видите, как близок я теперь к ней». 30 апреля 1854 года его не стало. «С раннего утра несметные толпы крестьян из окружных деревень собрались отдать последний долг человеку, страдавшему за идею об их освобождении. До самого собора в Бронницах гроб несли на руках сво­ их крестьяне, вереница экипажей с родными и знакомыми тянулась по проселочной дороге. Мы же все шли пешком за гробом отлетевшего на­ шего друга». Вторая сцена последнего акта начинается с поездки Натальи Дми­ триевны по своим дальним костромским имениям: ее натура не может J. Сибирские огня № 7.