Сибирские огни, 1974, №7

долго сдерживаемые, прорвались наружу — я так заплакала, что и они смутились и принялись утешать меня. Но вот что странно, что они, узнав, что я от Петрашевского, догадались о моей скорби тотчас — и не принимая нисколько на свой счет, утешали меня в мо е м горе. Это взаимное сочувствие упростило сейчас наши отношения, и мы как давно знакомые разболтались». Можно представить степень волнения Натальи Дмитриевны: три младенца, которые могли бы украсить их жизнь в Сибири, явились на свет мертвыми, теперь беда грозила их старшему сыну, оставленному столько лет назад на попечение Ивана Александровича. Поэтому и не говорит она в письме о том, какое именно горе свалилось сейчас на ее плечи: ведь кто-кто, а Иван Александрович знает, о ком и о чем речь. «Часовой заблагорассудил запереть меня с ними, видя, что я дол­ го не выхожу. Няня, между тем, окончив свое дело, осталась с Кашкада- мовым в сенях разговаривать. Мне так было ловко и хорошо с новыми знакомыми, что я забыла о времени. Между тем смена команды — и офицер новый. Часовой ни слова не говоря сдал ключ другому. Мы слышали шум и говор, но не обратили внимания — вдруг шум усилил­ ся, слышим, отпирают и входят дежурный офицер с жандармским капи­ таном... Но подивитесь, что я не только не испугалась, но даже не скон­ фузилась и, привстав, поклонилась знакомому жандарму, назвав его по имени. Мне и мысли не пришло никакой о последствиях. Жандарм поте­ рялся, стал расспрашивать о М[ихаила] Александровича] здоровье, я сказала, что была у обедни и зашла спросить у господ, не нужно ли им чего на дорогу. Он удивлялся, что я рано встаю, а я сказала, что как я встаю рано, то и поспеваю всюду, и, пошутив с ним, простилась с госпо­ дами, сказав им до с в и д а н ь я . Смольков, жандарм, говорил мне после, что моя смелость так его поразила, что он решился содействовать нам — и сдержал слово. (Этот жандарм всем остальным передал тай­ ные деньги, вделанные в книги, и показал каждому, как доставать и как опять заклеивать.— прим. Н. Д. Фонвизиной). Я было хотела и к послед­ ним пробраться, но было уже поздно. Возвратясь, отдала отчет о моем похождении Мишелю. Он, было, потревожился, но после благодарил бо­ га, что все так устроилось,— после э т о г о нам уже невозможно было не принимать живейшего участия во всех этих бедных людях и не счи­ тать их с в о и м и». ' Пользуясь знакомством с тюремным смотрителем и тем, что Мария Францева — дочь прокурора, Наталья Дмитриевна упросила смотрите­ ля вечером пригласить их к себе. Было темно, и когда они подошли к острогу, йх окликнул часовой. — Мы званы к смотрителю,— сказали женщины. Часовой передал имена их другому часовому, тот крикнул просьбу следующему, и пошли голоса, все удаляясь, от ворот к дому смотрите­ ля, потом стало приближаться, становиться все громче одно слово: — Пропустить! Под конвоем ‘офицера они прошли в дом смотрителя, а там, осво­ ившись, предложили ему пригласить к себе трех петрашевцев, с которы­ ми они не успели познакомиться, обнося заключенных праздничными дарами. Случайно в тот же час привели четверых из камеры, где нака­ нуне была закрыта Фонвизина, они узнали ее, и с лиц их, насторожен­ ных внезапным' вечерним вызовом, сошло напряжение, а когда появи­ лись еще трое, с которыми за время заключения им не давали свидания, начались объятця и разговоры. Среди последних троих был и Федор Михайлович Достоевский. Придет время, и он опишет волнующий вейер в Тобольске в «Дневнике писателя». А пока он стоит растерянный, щурится от света, пожимает руки товарищам, пока друг его по несчастью Дуров разговаривает с