Сибирские огни, 1974, №7

ной, истощенный. Покуда няня раздавала милостыню, я надела на него ладонку с деньгами и обменялась несколькими словами. Если он пора­ зил меня,’то, узнав мое имя, и я его поразила. Он успел сказать мне многое, но такое, что сердце мое облилось кровью,— я не смела пока­ зать ему своей скорби, чтобы она не казалась ему упреком... Он уже и так был в крайнем бедствии. Но насилу устояла на ногах от горя, не­ смотря на то, не знаю, откуда взялась у меня нравственная сила отве­ чать спокойно на вопросы его, и искренно — право, искренно благода­ рить его за участие... (Видимо, разговор у них был о сыне Фонвизиных Дмитрии, который в это время по совету знаменитого Пирогова отпра­ вился в Одессу, дабы излечиться от туберкулеза, и этот отъезд спас Дмитрия от ареста — он был петрашевцем, и приказ на его арест уже 0ыл подписан Дубельтом.— М. С.). Его пытали и самым ужасным новоизобретенным способом. Следы пытки на лице — 7 или 8-мь пятнышек или как бы просверленных кру­ жочков на лбу, одни уже подсыхали, другие еще болели, иные были окаймлены струпиками. Пальцы на правой руке и на той же руке полоса вдоль — как бы от обожжения. В холодной комнате на лбу беспрестан­ но проступала испарина крупными каплями, веки глаз по временам страшно трепетали, глаза расширялись. Он бледнел в это время, как по­ лотно, и потом опять принимал обыкновенный вид свой — вся нервная система, как видно, потрясена была до основания. Его допрашивал сам г[осударь] — посредством электрического телеграфа, из дворца прове­ денного в крепость, но в крепости к телеграфу была приделана гальва­ ническая машина. Я полагаю, его не то что пытали, но при допросах, как он сам рассказывал нам после, он отвечал довольно смело, не зная, кто его спрашивает. Вопроситель, видно рассердись, ударил по клави­ шам, и.ток машины внезапно поразил его, он упал без чувств, вероятно на какие-нибудь острые снаряды пришелся лбом — и вот отчего знаки на лбу и на руке. Он, очувствова[в]шись, очутился уже сидящим на сту­ ле и поддерживаемый двумя — в отдалении от машины... ужасно то­ мился жаждой. Ему подали стакан воды, но он заметил, что в воде что- то как бы распускается и струйками соединяется с водою,— побоялся пить и при всех опустил в стакан пальцы и часть руки и вдруг почувст­ вовал боль, как от ожога! Вот какие дела! Бедный человек не может без трепета об этом говорить. При одном воспоминании ужасного ощу­ щения он бледнеет, трясется и как бы входит в исступление. Ему ка­ жется, что пагубный гальванический ток его и здесь преследует, уже мы его успокаивали, как могли. Что за страшные времена!». Рассказ Петрашевского дорисован фантазией Натальи Дмитриев­ ны, в бумагах Петрашевского нет упоминания о кислоте или какой-либо другой обжигающей жидкости, петрашевцев травили наркотиками, вызывая галлюцинации, бешенство и продолжительные обмороки. Но вернемся к письму: «То, что сказал он мне при первой встрече моей с ним в больнице, от­ носилось прямо ко мне, а не к нему, и поразило меня страшным горем... От него я вышла сама себя не помня от жгучей и давящей сердце скорби и в сопровождении Кашкадамова отправилась в другие отделения для раздачи. Пришли в одну огромную удушливую и темную палату, напол- j ненную народом; от стеснения воздуха и сырости пар валил, как вот от самовара,— напротив дверь с замком и при ней часовой. Покуда няня говорила с Кашкадамовым, у меня мелькнула мысль я сунула ей деньги мелкие и, сказав, чтобы раздала, выскочила — и прямо к часо-i вому: «Отвори, пожалуйста, я раздаю подаяние». Он взглянул на меня, вынул ключ и, к великому моему удивлению, отпер преравнодушно и впустил меня. Четверо молодых людей вскочили с нар. Я назвала себя... Я уселась вместе с ними, и, смотря на эту бедную молодежь, слезы мои,