Сибирские огни, 1974, №7

работ, в том числе «О крепостном состоянии земледельцев в России», «О коммунизме и социализме», где доказывал, в отличие от других де- кабристов-теоретиков, что, уничтожая крепостное право, необходимо освобождать крестьян с землей, иначе всякий разговор об освобожде­ нии — обман. Сочинения Фонвизина, с одной стороны, доказывают, что гоДы, проведенные в студеной Сибири, не охладили его мятежного либе­ рализма, что он ни на шаг не отступил от того, чему присягал, вступая в тайное общество, с другой стороны, в них проступила оборотная сто­ рона дворянского либерализма, не способного понять и оценить гряду­ щий социализм. Некая предвзятость к новым революционерам, поднимающимся им вслед, овладевала многими из декабристов. Интересно, что и здесь сыграли свою роль в преодолении рокового барьера их жены. Процесс разрушения неприязни этой очень хорошо описан Наталь­ ей Дмитриевной в тайком пересланном Ивану Александровичу письме 18 мая 1850 года: «Пишу вам с верною оказиею, друг мой братец, а потому могу обо всем откровенно беседовать... ...Недавно случилось мне сойтись со многими страдальцами, совер­ шенно как бы чуждыми мне по духу и убеждениям моим сердечным. Признаюсь, что я даже не искала с ними сближения. Другие из наших и Michel приняли деятельное участие в их бедствиях. Снабдили всем нужным — и сношения сначала только этим и ограничивались. Между тем, они были предубеждены против всех нас и не хотели даже прини­ мать от нас помощи, многие, лишенные всего, считали несчастьем быть нам обязанными. Социализм, коммунизм, фурьеризм были совершенно новым явлением для прежних либералов, и они дико как-то смотрели на новые жертвы новых идей. Между тем говорили о доставлении денег главному из них, Петрашевскому, который содержался всех строже — доступ ко всем к ним был чрезвычайно труден. Я слушала все это рав­ нодушно, даже, признаюсь, удивлялась своей холодности — и несколь­ ко упрекала себя, но как во мне нет ничего хорошего — собственно мо­ его — то как нищая и успокоилась нищетою своею нравственною — нег­ де взять и делать нечего — хлопоты и заботы других меня радовали. Обращаются ко мне с вопросом: нельзя ли мне попробовать дойти до бедного узника? Дом наш в двух шагах от острога. Не думавши много, я отвечаю: «Если считают нужным, попробую». Я даже не знала и не предполагала, как это сделать,— возвратясь домой, на меня вдруг на­ пала такая жалость, такая тоска о несчастном, так живо представилось мне его горькое безотрадное положение, что я решилась подвергнуться всем возможным опасностям, лишь бы дойти до него. Взявши 20 руб. серебром, я отыскала ладонку бисерную с мощей, зашила туда деньги и образок, привязала шнурочек и согласила няню, не говоря никому, на дру­ гой день идти в острог к обедне и попытаться дойти до узников — так и сделали. У няни в остроге есть ее знакомый — воспитанник Талызина, к которому она иногда ходит. Мы послали арестанта позвать его в цер­ ковь я посоветовалась с ним.— Смотритель и семейство его были уже в сношении -с нашими по случаю передачи съестных припасов, белья и платья нужного. От начальства беспрерывные повторения строгого надзо- Ра - Отправивши няниного знакомого для разведывания в больницу, где был Петрашев[ский], я молилась и предалась на все изволения божии, са­ мое желание видеть узников не иначе считая, как его внушением. Нянино­ го знакомого зовут Кашкадамов— он возвратился, говоря, что можно по­ пробовать дойти туда под видом милостыни. После обедни, как я запас­ лась мелкими деньгами,— не подавая виду, я объявила, что желаю раз­ дать милостыню, и отправилась прямо в больницу. Боже мой, в каком ужасном положении нашла я несчастного! Весь опутан железом, боль