Сибирские огни, 1974, №7

Вероника была в ударе. Непонятные глухие напевы ее тревожили, напоминая о надви­ гающейся старости. Степан сидел, вцепившись в подлокотники. Он дрожал, как спринтер веред вы­ стрелом стартового пистолета. Родственники притихли в ожидании чужого триумфа. Мысленно они кляли себя, что до сих пор не обласкали поэта, не вложили капитал в способного гуманитария. Наконец сказительница выдохнула последнее «дык вот» и затихла. Настала оче­ редь Степана. Экран был пуст и слеп. — Ну, пошел! — пульсировало в Степане.— Давайте же, черт побери! Но «Рекорд» все заливал и заливал комнату холодным голубым туммом. Позади поэта ерзал клан. Петр Ваалович еще был победителем, но гонцы уже несли в его шатер недобрую весть. На экране появился брюнет. Степану показалось, что дьявольская усмешка дик­ тора предназначена лично ему. — Предлагаем вам посмотреть,— сказал брюнет,— киноочерк «Где зимует кулик...» — Я этого так не оставлю! — закричал Петр Ваалович, ломая пальцами каран­ даш ЗМ. Родственники жены успокаивали его. Родственники понимали, что только утешая, можно расквитаться за недавнее уни­ жение. Духовная нищета собственных детей больше не мучила родню. Горькие празд­ ники гуманитариев успокоили ее. На кухне плакала Степина мама, шепча: — Ведь говорила, не ходи, говорила же... А Степан летел по ночным улицам, бормоча: — Я — гвоздь огромной стройки. Бушприт его римского носа ударялся о холодные волны воздуха и дрожал. Сле­ зы толпились в глазах, как зрители в театральном буфете. — Надо бросать стихи,— думал Степан, замерзая на бульварной скамейке у па­ мятника Пушкину. Вдруг Александр Сергеевич взял его за ухо, наклонился и тихо сказал: — Все великие поэты страдали! Придорогин открыл глаза. Пушкин высился над ним, уходя в небо. Просветленный Степан запрокинул голову к звездам. На Олимпе вечеряли классики. Место между Толстым и Пушкиным было свободно... Н. Семин ДУШЕЛЮБНОСТЬ Оформился я на работу. Два дня в курс входил. А тут меня управляющий вызвал. Стучу. Вхожу. — Тебе что? — спрашивает он и смотрит сквозь меня, как сквозь волшебное стекло. Я вздрогнул, но сразу овладел собою. — А тебе что? — спрашиваю. — Ты кто? -— спрашивает он. — Я новый референт. А ты управляющий? — Да,— говорит,— познакомиться с тобою хотел. Будем знакомы. Я — Петр Ва­ сильевич Накося. — Давай, давай,— говорю я.— Я — Савелий Родионович Штукин. — Не обижайся,— говорит он,— что я сразу на «ты». Я со всеми так. Душелюб- ность во мне большая. — А как с начальником главка? — спрашиваю. — Что как? — Тоже на «ты»? — Я ему «вы». — А он? — Больше на «ты». А ты лично что предпочитаешь? — Как тебе угодно,— говорю я.— Но пусть сердечность будет главным в наших отношениях. И взаимопонимание тоже.