Сибирские огни, 1974, №7

между ними нет принципиальной разницы. Сильва — развязней, Бусыгин — мрачнее и недоверчивее. Именно ему принадлежит афоризм: «У людей толстая кожа, и про­ бить ее не так-то просто. Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и по­ сочувствуют». И, следуя этому афоризму (в печатном варианте пьесы), именно Бусы­ гин придумывает историю со старшим сы­ ном. Сильва в финале пьесы предупреждает Сарафановых, что они имеют дело с реци­ дивистом. Сам он в это почти верит. А еще в первом действии скромно оговаривался, что воровство — .не его жа.нр. Разница меж ­ ду героями—в более глубоких, человеческих качествах, которые находит в себе Б.усыгин и не находит Сильва. Сильве в пьесе, где нет деления на «чи­ стых» и «нечистых», принадлежит слишком заметное место, чтобы можно было так просто отделаться от него, выставив в про­ горевших штанах. Зритель легко принимает комическое снижение этого образа, но на протяжении всей пьесы симпатизирует ему, аплодируя исполнителю, но распространяя свое приязненное отношение и на улично- разговорное остроумие самого персонажа. В Сильве зритель находит обаяние совре­ менности, сегодняшнего дня и с удоволь­ ствием улавливает знакомые разговорные нотки. Апофеоза привлекательности Сильва до­ стигает в сцене с Кудимовым. Он берет на себя роль антагониста этого правильного и не очень умного, по признанию Нины, че­ ловека. В этой сцене каждая реплика вос­ принимается как победа Сильвы и униже­ ние несимпатичного Кудимова. Сильва и Кудимов — крайности, но одного жизнен­ ного принципа, которому не подчиняются Сарафановы и вошедший в их семью Бу­ сыгин. Это крайности, которые смыкаются в некоторых существенных чертах. И рас­ судительный Кудимов, и безалаберный Сильва живут без мысли, без естественной человечности — с той только разницей, что один это делает по часам, а .второй — воп­ реки им. Сильва и Кудимов — люди, ни­ когда не соприкасавшиеся с областью твор­ чества не только в сфере искусства, но и в сфере элементарной мысля. У Сильвы и Ку­ димова показатель человеческой оригиналь­ ности равен нулю, а творческие способно­ сти атрофированы. Такие люди существу­ ют как игра природы, но как человеческие личности, наделенные даром соображения, они растворились в «суете» без малейшего остатка и сожаления. Или, может быть, для них есть путь назад, к человечности, кото­ рый прошел в пьесе Кудимов? Какая для них нужна критическая ситуация? Не оправдались предсказания Сильвы, когда в самом начале он говорил Бусыгину: «Мы будем друзьями, ты увидишь». С Бусы­ гиным происходят изменения, возможность которых трудно предположить по первому знакомству. А, впрочем, изменения ли? Скорее, проявление скрытых качеств, кото­ рые не нужны в «суете», но раскрываются в критических условиях. Если снова вер­ нуться к первой сцене, то слова Бусыгина прозвучат теперь в иной тональности. То, что принималось за цинизм в условиях пер­ воначальной ситуации, воспринимается те­ перь как разочарованность не нашедшего себя молодого человека перед лицом «суе­ ты». Это также попытка «не раствориться», недоступная пониманию Сильвы. Разочаро­ вание предполагает столкновение в созна­ нии человека личного существования и более или менее осознанного идеала. Толчком к его осознанию для Бусыгина послужила встреча с Сарафа,новым. Интересная черта: Бусыгин легко и не­ сколько свысока бросает Сильве тезисы сво­ ей теорий разочарования в начале пьесы. По мере того, как к нему приходит пони­ мание жизненных фактов и отношений, он теряет голос. Он начинает действовать по- новому, но думать и говорить по-новому 0:Н еще не научился, не привык. «Бусыгин в полной растерянности», — одна из автор­ ских ремарок, передающая его новое со­ стояние. Он еще чувствует себя неуверенно в этом новом положительном качестве. От­ сюда и его пассивность в рцеяе с Кудимо­ вым, где Сильва достигает своей кульми­ нации, чтобы в следующей сцене совершить почт» незаметный шаг, отделявший его от смешного, от пародии. Ч Последовательный в своем непонимании и суетливости, Сильва внешне выглядит те­ перь более уверенным и самостоятельным, чем растерявшийся, еще не пришедший в себя Бусыгин, над которым Сильва уже посмеивается. Истине, в которую верит Сильва, необходимо противопоста.вить убежденность в буществовании иных, не до­ ступных его пониманию принципов. Так возникает новая поляризация: Сильва—Са­ рафанов. Сильва и Сарафанов почти не сталкива­ ются непосредственно, и в тех сценах, где участвуют оба, чаще всего возникает коми­ ческий эффект: настолько сильна их несов­ местимость, различие языка, на котором они говорят, их поведения. В комедии, как оп­ ределил автор жанр этой пьесы, столкнове­ ние между ними возможно только .на внеш­ нем уровне комического непонимания. Су­ щественное различие между ними гораздо драматичней, и возможность такого кон­ фликта сохраняется лишь в подтексте, в его сценической реализации. Для выражения этого отношения очень верную музыкальную метафору находит по­ становщик спектакля в Таллинском госу­ дарственном русском драматическом театре А. Поламишев: появлению Сарафанова со­ путствует не навязчивое, но определенное по сценическому замыслу музыкальное со­ провождение из музыки Вебера и Стравин­ ского, которое сталкивается, контрастирует с песенно-гитарным репертуаром Сильвы. Каждый из персонажей получает свою ви­ зитную карточку, по которой его нельзя не узнать. Смысл метафоры очевиден: искусст­ во как .выражение нешреходящего челове­ ческого начала и — шлягеры, которые ин­ тересны и забавны сегодня, но едва ли до­ живут до завтрашнего дня.