Сибирские огни, 1974, №7

...От дебаркадера начинается крутой взвоз, с одной стороны он за ­ кован в бетон, с другой — обшит деревом. И эти своеобразные речные ворота города — как его история, как две его судьбы, вчерашняя и се­ годняшняя. Улицы, обновленные годами, все еще хранят отпечаток старины, следы Ерофея Хабарова и Максима Перфильева, хранят память о вое­ водах, что назначались из Енисейска в совсем юные в те поры Братск и Иркутск, а затем писали «сказки», по-нынешнему — донесения, о том, что рубятся остроги, уходят в путь казацкие отряды, что пашется земля и сеется хлеб. В окнах домов, на газонах, в скверах Енисейска горят тихим бла­ гоуханным огнем цветы — так вот куда девалась радуга! Она упала и разлилась по улицам северного города... И я вспоминаю женщину, ко­ торая первой развела здесь георгины и астры, и солнечные садовые ро­ машки, и золотые шары... В ее оранжереях словно был воспроизведен кусочек рая, такого уже далекого, покинутого столько лет назад, не­ возвратного, как детство в родном имении, как ранняя юность, кото­ рую она хотела посвятить небу. Ее приковала грешная земля, земные горести и маленькие радости: «Пусть каждый растит свой сад»... Здесь стоял дом, где собирались для вечерней беседы редкие в ту пору интеллигенты. Здесь не бражничали, не играли в вист, не устраи­ вали танцев, как в других «достойных» домах. Отставной генерал, ли­ шенный за возмущение против самодержавия чинов, дворянства, ре­ галий, заслуженных достойными подвигами в битвах с Боунапарте, и его жена — «дама в черном», как называли ее енисейцы, «небесноокая красавица, в глаза которой нечестный человек не мог и взглянуть», да небольшой круг близких знакомых — вот и все общество. Генерал рассказывал батальные истории кампании 1812 года, вспоминал о заграничных походах армии российской, гнавшей напо­ леоновские войска до самого Парижа. Потом пили чай и выходили в сад, и все дивились чуду: таких деревьев, таких цветов сибиряки и ви­ дом не видывали. И все замечали: едва оказывались они в саду, с ли­ ца хозяйки сходило выражение замкнутости и меланхолии. Глаза «да­ мы в черном» светились страннцй одухотворенностью, губы шептали — так, ни для кого, для себя — что-то возвышенное, но если бы кто вгля­ делся в лицо ее в такие мгновения пристальнее, он увидел бы вскипаю­ щие, готовые пролиться слезы... н а т а л ъ я Д м и т р и е в н а Ф о н в и з и н а Пленительные образы! Едва ли В истории какой-нибудь страны Вы что-нибудь прекраснее встречали. И х имена забыться не должны. Н. Н е к р а с о в . Уже стемнело, сумерки сменились плотной синевой — густой до черноты под кустами, чуть серебрящейся над дорогой,— и только на западе светлела берестяного цвета полоса, на фоне которой отчетливо проступал силуэт монастыря. Оттуда долетали удары колокола, они долго висели в воздухе, не замирая, точно басовитый звук запутывал