Сибирские огни, 1974, №6

И я без конца повторял «Сумасшедшего», д ел а я особый нажим в том месте, где он исступленно кричит: «Все васильки, васильки! К а к они сме­ ют смеяться?». А Широков мрачно крутил головой: «Звенеть, к а к лоп ающ а я с я струна, звенеть здесь долж ен голос!» Дивертисмент шел с потрясающим успехом. Алексей Семенович си­ дел в режиссерской л ож е и удовлетворенно подлаживал свою роскош­ ную седую бороду. Наступил мой черед. Я вышел на сцену весь внутрен­ не взвинченный, по рисунку своей роли испуганно о зираясь по сторонам. Потом остановился, величественно обвел в зглядом зрительный з а л и сде­ лал милостивый зн а к рукой: Садитесь! Я вам рад. Откиньте всякий страх И можете Держать себя свободно. Вы знаете? На этих днях Я королем был избран всенародно... К а к никогда, вдруг з а х в а т и л а меня эта роль. Перед притихшим з а ­ лом я чувствовал себя властительным и щедрым королем. Д а , королем... Которому, однако, мешает жить, радова т ься , и зд а в а т ь добрые законы что-то ужасное, независимое от его воли... Горе, страшное горе, порой застилающее черной пеленой сияние летнего солнца. И я читал: ...Оленька бросит цветок В речку, головку наклонит. Папа,— кричит,— василек Мой поплывет — не утонет?.. Слезы жало с ти к маленькой, нечаянно утонувшей девочке теснили мне дыхание. Я слышал , к а к всхлипывают женщины в темном зале. Б р о ­ сил быстрый в згл я д на режиссера. Алексей Семенович сидел насупясь, что-то все ж е его не ус траивало. А стихи текли, приближ али с ь к своей кульминации. Милые синие васильки теперь мне ка зали с ь чудовищами. Это они, они сгубили мою дочку Оленьку... Они и меня душат... И з д е в а ­ ются над моими отцовскими муками... Алексей Семенович выпрямился, сж а л кулаки и, мне показалось, д а ­ же с угрозой взглянул на меня. Он явно требовал : «Сильнее! Ну — сильнее!» И я, за слон я я с ь ладонью от чудовищ-цветов, вскрикнул гневно и звеняще, именно так, к а к звенит лоп ающ а я с я струна: «Все васильки, в а ­ сильки! К а к они смеют смеяться?» Вскрикнул, но почему-то не р а с слыш ал свой голос, словно бы уши мне заложило. Но я п р о д о лж а л говорить, отлично помня все нужные интонации. Говорил, явно шевелил губами и — беззвучно. Й з з а л а донесся одиноч­ ный смешок, потом он стал уж е всеобщим, превратился в гремящий хо­ хот.. А я по-прежнему читал стихи, не понимая, что ж е все-таки случи­ лось, почему я слышу смех в зале, а себя не слышу... Теперь вернусь к начальным страницам , к моей попытке прочитать на вечере самодеятельности собственный р а с ска з «Черт в пионерском лагере» голосом, который, по мнению Л а н г а , был столь «узеньким», что не выходил из пределов д и ап а зон а «в половину октавы». И он был прав. Тогда, в тот вечер на минусинской сцене, я свой голос, к а к говорят в н а ­ роде, «сорвал». Дом ашн и е припарки из отрубей не помогли, а к врачу я просто не подумал обратиться. Д е ска т ь , пустяк, пройдет. А тут наступи­ ло время отъезда в армию. Там ж е значения этому придано не было. Го­ лос какой-никакой, глухой, сипловатый, а стал во звращ ат ься . Он вполне годился и для обычного разговора, и д аж е петь солдатские песни в по