Сибирские огни, 1974, №6

кова исполнено светлого оптимизма. Он ви­ дит угрозу природным ценностям со сторо­ ны развертывающейся технической револю­ ции и призывает беречь и охранять приро­ ду; она же укрепляет в нем чувство веры в победоносность и бессмертие жизни: изу­ веченный осокорь, вновь чудодейственной силой превращенный в прекрасное дерево; громовая песня зоря.нки, «язычницы, солн- цепоклонницы», которую не в силах заста­ вить замолчать даже грохот реактивных двигателей. Природа продолжает свою ве­ ликую таинственную жизнь... Новая вещь В. Сапожникова отчетливо вписывается в современный литературный процесс, и в достоинствах, и в противоре­ чиях своих перекликаясь с произведениями других писателей. Раздумья о националь­ ной старине, о писательском быте застав­ ляют вспомнить о таких, близких в жанро­ вом отношении, вещах, как «Люблю тебя светло» и «Осень в Тамани» В. Лихоносова, а еще раньше — «Письма из Русского му­ зея» В. Солоухина. Но особенно близки, к «Дороге на Коён» сравнительно недавние произведения, посвященные теме «городской человек и природа»,— например, «Раскаты» Ю. Ткаченко, «Очарование» Г. Семенова. Страстная тяга к природе, углубленная чувством растущего разрыва с ней в жиз­ ни современного города и теми реальными угрозами, которые нависли над «естествен­ ными ценностями» в век НТР,—- все это преломляется в этих произведениях. Но яв­ ственно звучит в них также другая нота: то, что происходит с героями здесь, истин­ нее, значительнее их городской жизни; их реальные характеры и судьбы как бы раст­ воряются в «мистерии абсолютного бытия». Герой «Очарования» размышляет на бере­ гу тихой лесной реки, так похожей на Ко­ ён: «Порой мне казалось, что вся моя жизнь — сплошная ошибка, что та река, на которой вздыбился камнем громадный мой город, мертва, как асфальт, и мне непонят­ но, какие силы теперь тащат меня отсюда на серую реку, почему, должен жить я там, а не здесь, почему бы не смог я жить веч­ но здесь... Или, быть может, жизнь моя так коротка, что я не успел осознать — и по­ том не успею,— что как-то не так я живу и не там?» И здесь как раз чувствуется натяжка: не­ ужели действительно этот миг священного просветления может показаться художнику значительнее целой жизни, прожитой его героями, всего громадного мира опыта, про­ блем, отношений, связанных у них с горо­ дом? Неужели писатели искренне считают, что их герои представляют главный интерес для людей не как жители современного го­ рода, а как «блудные дети» природы, воз­ вращающиеся на материнское лоно? Нет, это не вполне всерьез; здесь элемент кокет­ ничанья, игры; ни «вещность» художествен­ ной детали, ни яркость языка не могут за­ глушить этого впечатления. В «Дороге на Коён» раздумья о приро­ де отчетливее связаны с противоречиями НТР, с жизнью современного города; но и здесь невольно возникает чувство: обыден­ ная жизнь героя, его работа, его отноше­ ния с редакцией, с друзьями и т. д .— все это как-то незначительно, неинтересно, туск­ ло по сравнению с коёнским праздником. И возникает вопрос: не является ли отча­ сти «сентиментальное путешествие» автора овоего рода формой романтического бегства от сложностей современных будней? В'едь даже те наметки реальных человеческих характеров, которые даны в произведении, явно не желают укладываться в априорные категории добра и зла, волшебной сказки и низменной реальности; та же, например, Таня в моем читательском восприятии — вовсе не «человек-пустыня», но реальный, сложный характер; уже сама искренность ее самоанализа говорит о том, что это — не «пустая душа», но человек, глубоко уязвленный жестокостью и прозой жизни, «озлившийся»... И судьба ее — судьба «быв­ шего романтика, отрезавшего головы мил­ лионам селедок»,— право же, интереснее всякого рода легенд, фантазий и «Прекрас­ ных дам»... Впрочем, «бегство» — это, пожалуй, слиш­ ком сильное слово, речь идет, по-видимому, о своеобразном «интермеццо», лирическом отступлении от современных будней — с целью взглянуть на свою «городскую» жизнь, на себя самого со стороны, сквозь призму горячо любимой, прекрасной при­ роды. Отступление законное, оправданное; но вот у некоторых наших писателей оно слишком затянулось, превратилось во что- то вроде принципиальной позиции. Хоте­ лось бы, чтобы этого не случилось с В. Са- пожниковым. В. ПЕРЦОВСКИЙ Е. Дубро. Вернусь звездопадом. Рассказы. Кемерово, кн. изд., 1973. Помните ли вы слова, которыми лермон­ товский Мцыри отвечал на вопросы мона­ хов: зачем он бежал из монастыря? Юноша сказал старцам: «Мои дела немного пользы вам узнать, а душу — можно ль расска­ зать?..» Мне лично к азалось— нет, нельзя, невоз­ можно. Слишком многое надо выразить словами, чтобы рассказать душу. Но худо­ жественная литература часто опровергает это будто бы справедливое сомнение. Но только в тех случаях, когда автор даровит. Бездарный может набить руку на писанине, показать в ней события, судьбы, даже по­ добия характеров, но все это будет бездуш­ но. Душа видна только в талантливом творчестве. Таковым, я думаю, является творчество Екатерины Дубро. Название ее первой книжечки романтич­ но — «Вернусь звездопадом». Объяснение ему есть в одноименном рассказе, но впе­ чатляют эти два слова гораздо глубже и значительнее, нежели их одномерное объ­ яснение. Они — будто кристалл, сконцентри­ ровавший в себе понятия необъятные и