Сибирские огни, 1974, №6

ность, и в «Бахчисарайском фвнтане» я за ­ был заметать это Вяземскому...». Он не стесняется сказать правду, если она даж е горька, писателям, как бы они ни были близки ему и как бы ни были уважа­ емы им. Таково, в частности, его высказы­ вание о языке Г. Державина, которому, по мнению Пушкина, не хватало «русской гра­ моты». Но он никогда не был в своих оцен­ ках одн-осторонен. Таким он предстает пе­ ред нами и ,в этом случае. Подвергнув мас­ титого поэта критике за язык, Пушкин пег останавливается на этом. Он отдает долж ­ ное и тому, что составляет сильную сторо­ ну Г. Державина. И говорит об этом не вообще, а конкретно и потому — убедитель­ но. «Что ж в нем?» — спрашивает Пушкин, имея в виду достоинства поэзии Г. Д ерж а­ вина. И отвечает: «Мысли, картины и дви­ жения истинно поэтические. Читая его, ка­ жется, читаешь какой-то дурной вольный перевод с ч у д е с н о г о п о д л и н н и к а » (разрядка моя — Л. Р.). Известны знаменитые слова Пушкина о В. Жуковском, сказанные им в письме к К. Рылееву: «Согласен с Бестужевым во мнении о критической статье Плетнева, но не соглашаюсь с строгим приговором о Жуковском. Зачем кусать нам груди кор­ милицы нашей? потому что зубки прореза­ лись?» Примечательные слова! А сколько глубины, точности и меткости в его замечаниях, сделанных по поводу самых различных явлений современной ему поэзии, как бы оброненных им мимоходом. Вот его «Возражения на статью Кюхельбе­ кера»: «Критик смешивает вдохновение с восторгом...»,— говорит он о Кюхель­ бекере. И уточняет свою мысль: «В д о х- н о в е н и е... есть расположение души к живому принятию впечатлений...». Тогда как « . . . в о с т о р г исключает с п о к о й с т ­ в и е , необходимое условие п р е к р а с- н о г о . Восторг не предполагает силы ума, располагающей частей в их отношении к целому..., следственно ве в силе произвесть великое совершенство (без которого нет лирической поэзии)... Вдохновение может быть без восторга, а восторг без вдохнове­ ния не существует». Или его замечания об остроумии в поэ­ зии, которым, по мнению поэта, некоторые авторы хотят восполнить отсутствие чувст­ ва, без коего нет поэзии. «Мелочное остро­ умие заменило чувство»,— пишет он в за­ метке «О поэзии классической и романти­ ческой». А в заметках на полях сборника К. Батюшкова по поводу его элегии «Уми­ рающий Тасс» замечает: «Эта элегия, ко­ нечно, ниже его славы». И обосновывает: «Остроумие, а не чувство». Примечательны его мысли о целенаправ­ ленности стихов и их поэтическом наполне­ нии. Когда знакомишься с его признани­ ем о том, что он больше любит «стихи без плана, чем план без стихов», сделанным в письме А. Бестужеву, а затем — с его замечанием ло поводу одного стихотворе­ ния К. Батюшкова, цель которого, как ему представляется, «не довольно ясна», что «недостаточно то, что выполнено прекрас­ но»,— начинаешь понимать, что два эти важные понятия поэт рассматривал в их нерасто;ржимом единстве. Среди наиболее талантливых и умных пи- сателей-соратников он, невзирая на ссылку, становится общепризнанным вождем рус­ ской реалистической литературы. К нему, в ссылку, посылают поэты и прозаики свои рукописи, с ним советуются, от него ждут слова о своем труде «е только ровесники, но и люди, которые еще недавно благослов­ ляли ело на литературный путь. В этом смысле, составляя записку в III отделение о разрешении на выпуск литера­ турного периодического издания, он имел полное право сказать о себе: «Могу сказать, что в последнее пятилетие царствования по­ койного государя я имел ,на сословие лите­ раторов гораздо более влияния, чем мини­ стерство, несмотря на несоизмеримое нера­ венство средств». А мы можем добавить к этому, что влия­ ние, которое оказывал поэт на литераторов, распространялось не только на них. И было оно не только литературным. Огонь его сво­ бодолюбия питал души декабристов. И, ког­ да они были разгромлены, вольнолюбивая лирика поэта стала на долгие годы, может быть, единственным хранителем того огня, от которого потом зажигало свой факел не одно поколение революционных людей Рос­ сии. Таков — в общих чертах — портрет Поэ­ та периода михайловской ссылки. Таков его жизненный и писательский подвиг, совер­ шенный им в эти два года опалы. Таковы некоторые гражданские, профессионально- писательские и нравственные уроки, которые он завещал нам... 7 Вот и прошел, отзвенел, отсверкал Пер­ вый Всесоюзный пушкинский праздник Поэ­ зии. Он был действительно Всесоюзным. И, более того, он — без преувеличения -— был всемирным. Ибо на нем прозвучали слова горячей любви и глубочайшего признания Пушкину, произнесенные не только русски­ ми и не только советскими поэтами. О нем говорили на украинском и грузинском, бело­ русском и армянском, молдавском и балкар­ ском, башкирском и калмыцком, азербайд­ жанском и мансийском, литовском и якут­ ском языках. О нем говорили на своих язы­ ках Европа и Азия, Африка и Латинская Америка. Они говорили о том, что солнце его поэзии не тускнеет с годами, а, разгора­ ясь все ярче и ярче, восходит и над их кон­ тинентами. Бессмертное солнце Поэзии и Свободы... Мы возвращались по той же дороге, по которой ехали сюда. И снова десятки и сот­ ни заводских и колхозных автобусов и гру­ зовиков, личных автомашин и пестрошашеч­ ных такси, мотоциклов и велосипедов тя­ нулись по шоссе, иногда сворачивая с него на свою районную трассу или на колхоз­ ную, полевую дорогу. Одни подъезжали к воротам своих поселков и деревень. Другие двигались дальше — в Псков, в Москву, в Киев, в Новосибирск. Ехали десятки 'ты-