Сибирские огни, 1974, №6

1825 г.— Мне указали там на некоторого Всеволожского, очень искусного по ветери­ нарной части и известного в ученом свете по своей книге об лечении лошадей», И добавляет не без иронии: «Несмотря на все это, я решил остаться в Михайлов­ ском, тем не менее чувствую отеческую снисходительность его величества», И еще .ниже: «Я все жду от человеколю­ бивого сердца императора, авось — либо позволит мне со временем искать стороны Miie по сердцу и лекаря по доверчивости собственного рассудка, а не по приказанию высшего начальства». Однако «человеколюбивое сердце импера­ тора» глухо к просьбам поэта. Время идет, а разрешение на выезд ни в русские столи­ цы, ,ни. тем более за границу поэт не полу­ чает. В отчаянии он пишет одно за другим пись­ ма В. Жуковскому. Но и Жуковский, еще недавно столь любезно вручивший Пушкину пальму поэтического первенства («Читал Онегина и разговор, служащий ему преди­ словием: несравненно! По данному мне пол­ номочию предлагаю тебе п е р в о е место на русском Парнасе...» — писал он Пушки­ ну осенью 1824 г.), теперь пишет ему: «Ты сам себя не понимаешь; ты только бунту­ ешь, как ребенок, против несчастья, которое само не что иное, как плод твоего ребяче­ ства...» Вот как понимал ссылку поэта и причи­ ны, повлекшие ее, даж е Жуковский, человек, несомненно преданный А. Пушкину! Что же было спрашивать с других! В сущности Пушкин был очень одинок даже среди своих друзей. Н. Карамзин и Н. Гнедич, И. Крылов и К. Батюшков, не , говоря уж о В. Жуковском, долгие годы сто- ' явшем во главе русской поэзии, отчетливо понимали, что такое Пушкин для русской литературы, высоко ценили его гений и не однажды демонстрировали свое восхищение его пером. Но, попав в опалу, поэт и среди этих людей стал в какой-то мере белой во­ роной. Узость их политического воззрения не могла позволить им понять его бунтарст­ во, его свободолюбие, его метания и муки. Пушкин и сам отлично знал свое особое положение в их кругу и не обманывался насчет того, что они смогут до такой степе­ ни понять его, чтобы открыто возвысить свой голос в его защиту. Именно этим и объясняется его фраза в. письме Н. Гнеди- чу от 23 февраля 1825 г.: «Нынешние мои обстоятельства не позволяют мне и желать Ваших писем’». Он понимал, что опальное его положение шокирует некоторых его друзей-литерато- ров, состоящих при дворе. Зато именно в это время он получает под­ держку от людей, составляющих самое ле­ вое крыло свободомыслящего дворянства,— от декабристов. Они-то понимали Пушкина и его положение: ведь он был одной из пер­ вых жертв того великого дела, которому они посвятили себя. В начале января 1825 г. Пушкин получа­ ет через И. Пущина письмо от К. Рылеева, в котором есть такие строки: «Я пишу к те­ бе ты, потому что имею на это право и'по душе и по мыслям...» В мае 1825 г. он пишет: «Пушкин, ты при­ обрел уже в России пальму первенства... Тебя ждет завидное поприще: ты можешь быть нашим Байроном, но, ради бога, ради Христа, ради твоего любезного Магомета, не подражай ему. Твое огромное дарование, твоя пылкая, душа могут вознести тебя до Байрона, оставив Пушкины-м». И, наконец, около 20 ноября 1825 г., то есть менее чем за месяц до декабрьского восстания: «На тебя устремлены глаза Рос­ сии; тебя любят, тебе верят, тебе подража­ ют. Будь поэт и гражданин...» Эти письма не могли не вдохнуть живи­ тельный огонь в измученную душу поэта. Он отвечает Рылееву письмом, полным ува­ жения к его взглядам и веры в его лите­ ратурный талант. Буквально через несколько дней он узна­ ет о выступлении декабристов и о катастро­ фе, постигшей это выступление. Жизнь поэ­ та становится еще мрачней и безнадежней. К его личной трагедии прибавляется jp a re - дия общественная, которая тяжелой пли­ той ложится на сердце поэта. «Что делается у Вас в Петербурге,— пи­ шет он П. Плетневу в январе 1826 г.— Я ничего не знаю. Вы перестали ко Mine пи­ сать... Неизвестность о людях, с которыми находился в короткой связи, меня мучит...» К этому, мучившему его, вопросу возвра­ щается он и в письме к П. Вяземскому 24 июня 1826 г.: «Еще-таки я все надеюсь на коронацию; повешенные повешены; но ка­ торга 120 друзей, братьев, товарищей уж ас­ на...» Умирает Александр I. На его место при­ ходит Николай I. Восстают декабристы и терпят поражение. Новый царь одних из них вешает, других отправляет в ‘ каторгу. И только положение опального поэта не ме­ няется. Он по-прежнему в ссылке. Он слиш­ ком горд, чтобы просить о снисхождении к себе. Но в конце концов терпение ©го исся­ кает. Он пишет П. Плетневу; «Кстати: не ■может ли Жуковский узнать, могу ли я на­ деяться на высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь опале, а что ни гово­ ри — мне всего 26». Плетнев бессилен что-либо сделать длй поэта. Бессильны или не хотят навлечь на себя гнев царя просьбами о поэте и другие его друзья. Все же на одного человека, зная о его давней преданности себе, а также о его осо­ бых возможностях при дворе, поэт еще на­ деется. Этим человеком был В. Жуковский. Но и от «его поэт получает письмо, которое не оставляет никаких надежд. «Что могу сказать тебе насчет твоего же­ лания покинуть деревню,— пишет В. Ж у ­ ковский 12 апреля 1826 г.,— в теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу. В с е г о б л а г о р а з у м н е е для тебя оставаться с п о к о й н о в деревне, не н а п о м и н а я о себе, и писать, но писать для славы...» (разрядка моя — Л. Р.). И далее: «Ты рожден быть великим поэ­ том и мог бы быть честью и драгоценностью России. Но я н е н а в и ж у в с е , ч т о ты